Русский рай
Шрифт:
Где-то далеко, на закате дня, правительство России, переметнулось к недавно еще враждебной Франции и разорвало дружественные отношения с Испанией. Весть об этом была привезена американцами. По контракту Баранов требовал от экипажа «Окейна» не оставлять охотников без вооруженного прикрытия, не допускать выявление связи между Россией и предоставленными Виншипу охотниками, все претензии со стороны Испании принимать на свой счет, а в случае гибели или убийства охотников-партовщиков выплачивать Компании 250 талеров за каждого…
– И еще, – опять сняв стекляшки с глаз, поднял голову правитель. – Не искушайте Бога, не промышляйте в водах Гишпанской Калифорнии, чтобы не было опасности от тамошних властей. А захотят того Виншипы, Джонатан с братом, – пусть
– Ну, что же! – пожал плечами Сысой, выколачивая трубку о столешницу. – Вроде бы, все правильно. Надо это прочитать тойонам, чтобы не думали о нас плохого, удуманного втайне.
– Правильно говоришь! – одобрил главного передовщика правитель и с ухмылкой подмигнул: – А пока будете на промыслах, транспорт из Охотска может привезти ответ тамошних властей на мою просьбу оставить вас в колониях без выезда.
Глава 2
Едва повеяло весной, в сыром Ситхинском воздухе замельтешили мелкие пташки с яркой грудкой и стал успокаиваться океан. К этому времени американский бриг «Окейн» под началом братьев Виншипов был подготовлен к выходу. Работы передовщикам даже прибавилось, но радуга, встретившая Сысоя с Василием в Ситхинской бухте, не обманула их смутных надежд. Едва правитель обнадежил их Калифорнией, рассеялась душевная муть, как в юности запели в ней ангелы, маня в чудесное и радостное будущее, а ночами стали сниться счастливые сны. Блестели глаза у Сысоя, повеселел Василий угрюмый и хмурый после плена жены, Прошка дурачился и хохотал как в давешние годы. А ясные дни случались все чаще, птичек – колибри, становилось все больше, они висели в воздухе как роящаяся мошка и посылались свыше всякие знаки, которые толковались дружками к удачам и счастью.
Бриг стоял на якоре, байдары и байдарки были уложены в трюм, партовщики обживали кубрик, передовщики – каюту, и снова был знак, истолкованный друзьями почти как знамение: сухая, прохладная ночь сменилась сухим майским рассветом с красными прожилками солнца среди низких туч. В честь нового дня и выхода из бухты кадьяки с алеутами плясали на шканцах и обливались забортной водой из брезентовых ведер. По палубе весело бегали матросы. На баке пятеро американцев с рычагами-вымбовками ходили вокруг шпиля, выбирая якорь, и пели удалую флибустьерскую песню. Якорь с грохотом вполз в клюз и был закреплен. С десяток матросов уже висели на реях, ожидая приказа, чтобы распустить паруса. Баранов в статском сюртуке дорогого тонкого сукна и в шляпе поверх парика вышел на причал, благословить на удачные промыслы. Корабль схватил ветер кливерами, начал разворачиваться. Партовщики радостно завыли, призывая удачу, и снова стали плясать. Правитель скинул шляпу похожую на сложенный вдвое блин, перекрестился и помахал ей. Свежий ветерок с гор трепал локоны парика.
Сысой залюбовался работой матросов на обеих мачтах брига с рядами прямых парусов но, приглядевшись пристальней, с удивлением и беспокойством отметил про себя, что все они пьяны. Он обернулся к мостику. Работой матросов командовали капитан Джонатан Виншип и его первый помощник Натан. Баранов говорил, что они братья, во что трудно было поверить. Капитан был приземистым, полным, с выпиравшим из-под жилетки брюшком и плутоватым прищуром глаз. У его помощника, тощего, долговязого и лупоглазого, была скошенная челюсть без подбородка, делавшая его похожим на акулу. Сысой внимательней вгляделся в их лица и понял, что они тоже пьяны, как и два матроса, стоявшие на штурвале: те едва держались на ногах. Капитан то и дело орал на них, они поперечно отбрехивались.
По курсу не безопасного выхода из залива было много камней и островов. Груженый двухмачтовый бриг даже с трезвой командой при резких порывах ветра мог быть выброшен на скалы. Но между туч, ласково поблескивало солнце, весело сверкали белые пики, окружавшие приметную гору святого Лазаря. Она и мыс, указывающий курс отдалялись. Сысой, сам без вина пьяный своей трезвой радостью, стоял на корме с шапкой в руке и верил, что на этот раз счастье не обойдет его стороной.
Нахлобучив шапку, он поднялся на мостик, придержал качавшегося матроса и взялся за штурвал. Капитан облаял обоих американцев на своем языке, они покорно уступили место русскому передовщику, а сами, цепляясь за леера и планширь, подгоняемые бранью пьяного командира, дотащились до грот-мачты, с двух сторон полезли вверх по вантам. Между тем бриг с пьяной командой, лавируя и часто меняя галсы, благополучно вышел из залива, прошел мимо островов. Открытый океан принял его на свои пологие волны, обдал свежим духом и стал степенно раскачивать килевой и бортовой качкой одновременно. К этому времени капитан с помощником, да и вся команда заметно протрезвели.
Бриг лег на прямой курс и при умеренном ветре пошел к югу. Озябшие матросы спускались с мачт, расходились по кубрикам. Алеуты и кадьяки лежали на палубе, высунув босые ноги из перовых парок. Время от времени кто-то из них скучающим сонным голосом заводил песню и сотня глоток с приглушенным подвывом отзывалась на припев. Капитан одобрительно кивнул Сысою, потрепал его по плечу и предложил отхлебнуть рома из карманной фляжки. Боясь спугнуть удачу и порушить свою душевную радость, Сысой от рома отказался. Вскоре его сменили матросы, и он спустился в тесную каюту с двумя рундуками и двумя койками. Василий с Прохором, поглядывая в иллюминатор на волны, покуривали и обсуждали выход с Ситхи.
– Братцы! – весело окликнул их Сысой. – Наконец-то Бог дал милость идти туда, куда всю жизнь стремились старые мореходы. Восчувствуйте, – размашисто перекрестился, – мы идем их молитвами!
Прошка с удальством шмыгнул носом, Васька радостно кивнул и продолжил прерванный разговор о том, что управление прямыми парусами требует большого умения и немалых трудов. Имея кое-какой опыт плаваний на «Фениксе», он восхищаться выучкой американских матросов, а Прохор поперечно оправдывал своих:
– Да, кабы Шелиховская компания не подмяла под себя купеческие артели и не стала казенной, и корабли бы у нас были не хуже бостонских, и матросы!
Но и он вынужден был согласиться, что не зря Баранов зазывал американских матросов на службу.
Бриг шел ввиду островов, возле которых обычно промышляли тлинкиты и компанейские партии под прикрытием кораблей. В южной части архипелага морских бобров было больше, чем на севере. Здесь успешно торговали, меняли, скупали меха английские и американские суда, а компанейские безнадежно пытались соперничать с ними, поскольку цены на товар, как правило, бросовый, назначались в Главном правлении в Петербурге и были непомерно высокими. Самым досадным было то, что американцы торговали сибирскими горностаями и холстами, вывезенными из России, имевшими здесь большой спрос, а Компания, по многочисленным просьбам Баранова, все никак не могла наладить их отправку в колонии. Американцы же, потратив полгода, чтобы добраться с другой стороны континента, были свободны и вели торговлю по своему усмотрению. Обычно они давали за шкуру бобра добротное ружье и десять патронов, при удачной расторжке снимали с себя одежду, с кораблей – пушки и железо, без которого могли дойти до Кантона. Жители Шарлотиных островов поголовно имели ружья, даже их женщины хорошо стреляли, но они разучились метать копья, что вызывало презрение алеутов и кадьяков, а добыча морского зверя с помощью огненного боя не оправдывала себя.
Бриг прошел мимо Нутки, старой крепости основанной испанцами, отвоеванной у них англичанами и брошенной из-за постоянных нападений тлинкитов. Виншип взял курс к устью реки Колумбии, открытой и названной так американцем Грэем. По уговору и контракту там должны были начаться первые промыслы калана, а Сысою, как главному передовщику, Баранов поручал написать карту устья на хорошо выделанной сивучьей коже чернилами из сажи, разведенной рыбьим клеем. Только после Колумбийских промыслов Баранов дозволял американцам идти к северной Калифорнии.