Русский рай
Шрифт:
– Схожу за чуницей, вдруг чего добудем, – объявил старпому, спускаясь с мостика. – А не добудем, так разомнусь на весле, – пробормотал себе под нос.
Прохор с Василием согласились, что не стоит идти всей партией ради небольшой стайки каланов. Сысой окликнул тойона Ивана Кыглая, указал ему, где видел бобров. Тот долго щурился, вглядываясь вдаль, видимо, что-то увидел невооруженными глазами и заспешил, призывая своих добытчиков.
Десяток двухлючек устремились к берегу. Сысой, на однолючке с заряженной фузеей, привязанной к борту, быстро отстал от них. Он не пытался тягаться с природными охотниками на морского зверя, но стал выгребать к югу, прикидывая, что прилив и дневной бриз отнесут бриг на полмили. При работе
Приближался скалистый отвесный берег, он был таким на всем протяжении, сколько хватало глаз. За ним высился горный хребет без заметных пиков. Волны прибоя пенились на камнях под скалами. Расселины и трещины от полутора саженей и выше были забиты сухим плавником. Дрова на судне кончались, кок жаловался, что скоро не на чем будет готовить горячую пищу. Но не плавник заинтересовал передовщика: возле скал, на камнях, которые захлестывал прибой, лежала бесформенная часть борта разбитого судна. «От Тринидада не встретилось ни одной бухты, где можно укрыться от бурь! Виншипы сказали, что дальше к югу до залива Бодего бухт нет» – подумал Сысой и повел байдару вдоль берега, дальше от промышлявшей чуницы, чтобы увидеть другие части разбитого судна, его груз, и вдруг, перед ним открылись каменные ворота.
Отчетливо и ярко вспомнился сон. С колотившимся сердцем и ожиданием чуда, Сысой вошел в залив. Вдали виднелся остров. Дух захватило от открывшегося вида. Защищенная береговыми скалами, вправо и влево от входа в бухту расстилалась вода. Напротив входа виднелся пологий зеленый берег, за которым поднимался береговой хребет. Он и создавал видимость, что обрывистые скалы берега и горы – один массив. В заливе, если позволит его глубина, могли укрыться десятки кораблей. Вода ровней стекла, не колыхалась, не морщилась ветром, а промерить дно было нечем. Десятки стаек каланов пускали круги по глади, ныряя за кормом, беззаботно веселились и радовались погожему деньку. Сысой окинул взглядом берега, их изгибы, высоты и отмели. Не заметив признаков жилья и людей, развернул байдарку, стал изо всех сил грести к промышлявшей чунице.
Алеуты уже закончили охоту, добыв трех каланов, и обеспокоенно озирались, выискивая глазами байдарку исчезнувшего передовщика. Едва он показался из-за скал, они стали выгребать к нему. Сысой положил весло поперек лодки и помахал им рукой, подзывая к себе. Залив радостно удивил добытчиков, не любивших показывать своих чувств русским служащим. Задул дневной бриз с моря. Бриг схватил его прямыми парусами и стал осторожно приближаться к скалистому берегу. На глазах изумленного экипажа байдарки алеутов исчезли, а передовщик поспешно выгребал к кораблю.
Виншипы все поняли, стали рыться в корабельных картах, тыкали в них пальцами, измеряли высоту солнца: залив на этих широтах прежде не был никем замечен. На воду спустили шлюпку, помощник с шестью матросами и Сысой отправились смотреть открытие. Кадьяки и алеуты, остававшиеся на корабле, услышав о множестве бобров, заспешили на промысел. Василий и Прохор пошли за ними в большой байдаре. На бриге осталась только поредевшая команда.
Эскимосы успешно промышляли в заливе и были так увлечены промыслом, что не хотели думать ни о еде, ни об отдыхе. Казалось, остановить их может только темная южная ночь. Чуницы Василия и Прохора ушли вглубь залива, к едва видневшимся стайкам кормившихся каланов. Матросы со шлюпки восторженно лопотали и промеряли глубины входа в открытый залив. Проход был мелковат для больших судов. Из-за острова показались неуклюжие деревянные лодки местных жителей. Они осторожно приближались к добытчикам. Матросы налегли на весла, шлюпка понеслась навстречу людям. Ими оказались «индианс» с не колотыми лицами. Их обнаженные плечи были обвешаны ожерельями из раковин. Огненного оружия у них не было, и сама встреча
Натан Виншип, скалясь и похохатывая, стал вынимать из прихваченного мешка, показывать бисер, топоры, всякую ходовую мелочь, взятую на случай мены. Здешние люди предлагали раковины, такие же, как у жителей Тринидада, и так же как те были удивлены, что раковины не сильно заинтересовали моряков. Несколько раковин Натан все же взял для расторжки. Мехов у туземцев оказалось мало, и он скупили их все.
Сысой наблюдал за меной американцев и здешних жителей, при этом то и дело поглядывал на своих партовщиков, на рассыпавшиеся по заливу лодки добытчиков Василия и Прохора. В душе его теплилась радость, пережитая во сне. Она перемежалась с полузабытыми детскими мечтами и гордостью, что Бог дал ему первому найти это место. Оглядывая берега, Сысою до боли захотелось построить здесь деревеньку. Жаль, что поблизости не было леса. И он стал писать карту.
День пролетел быстро. Заалел берег со стороны моря. Заря тёмная, вечерняя, девица-швея мастерица, иглой булатной стала зашивать кровавую небесную рану, в которой скрылось солнце. Кекуры бросили на воду длинные тени. Вечера в этих местах коротки, ночи темны, а надо было еще шкурить добычу. Передовщики переговорили между собой и решили выйти на морской берег, где много плавника для костров. Они дали условный сигнал с большой байдары и двухлючки партовщиков неохотно потянулись к выходу из залива. Добытчики славно поохотились и были голодны, выгребать к бригу не было ни сил, ни надобности: промысел не был закончен.
Партия вышла из залива в сумерках. Недалеко от входа, ввиду стоявшего на рейде корабля, передовщики выбрали место под скалами покрытое сухим песком, вытащили на него лодки и развели костер. Алеуты с кадьяками высадились в том же месте, скованной походкой людей, весь день просидевших в байдарках, ковыляли по песку и раздували свои костры, чтобы шкурить добытых бобров и варить мясо. Сумерки быстро перешли в безлунную ночь, такую темную, что в десяти шагах от костра не было видно собственных рук. Работу закончили у огня. Едва все улеглись под лодками – закапал дождь. Сысой с горящей головешкой в руке обошел караулы, забрался под большую байдару, под которой расположились передовщики, лег с краю и укрылся паркой. Было сыро и душно, усиливался перезвон дождя по коже лодки, с шипеньем и резким запахом мокрой золы гасли костры.
Трое передовщиков проснулись одновременно от того, что порыв ветра сорвал байдару и швырнув её под скалу, дождь захлестал по лицам. Волна прибоя грохотала едва ли не под боком, а ночь была все так же черна. На таборе слышалась возня, видимо ветер поднял на ноги даже невозмутимых и неприхотливых алеутов. Далеко в море, против лагеря, мигал огонек, Сысой не сразу сообразил, что это сигнал с брига. Василий стоял на четвереньках и пытался высечь огонь под паркой. Не видимый во тьме Прохор, в голос срамословил и на ощупь искал улетевшую байдару. Василию удалось разжечь щепу, смазанную жиром. Пламя схватившегося костра выстелилось по ветру и высветило мечущихся партовщиков. Прохор выволок байдару из тьмы и крикнул Сысою:
– Нельзя идти в море при такой тьме!
Васька подбросил сухих дров, с вечера укрытых лавтаком. Огонь с шипеньемнакинулся на них, замотался флагом на ветру, высветил разгулявшийся вал наката волны, подбиравшейся к табору.
– Если шторм усилится – нас побьет о камни! – Прохор снова нырнул во тьму.
Посоветовавшись, передовщики решили ждать рассвета, а если шторм усилится, и невозможно будет оставаться под берегом – идти в залив. Пламя костра поднялось выше, с треском лизало подмоченные дождем бревна плавника. Возле огня дождь не ощущался. Полураздетые партовщики и их тойоны сгрудились у большого костра, хотя для них дождь и сырость были в обычай. Высветился отвесный берег, отчетливей стала видна набегавшая волна.