Русский рай
Шрифт:
Кусков после долгой беседы с правителем сказал Сысою, что он и Васильев идут с ним на «Кадьяке» передовщиками больших партий. Бриг брал на борт девяносто партовщиков из кадьяков, алеутов, чугачей с двадцатью женами и сорок русских контрактников. Такого похода на юг еще не было
– А почему я на «Кадьяке», а не на «Николе»? – возмутился было Сысой.
– Об этом Александра Андреевича спросишь! – неприязненно буркнул Кусков. – Радуйся, что беру тебя, скандалиста. Желающих много.
– Катьку берешь?
– Беру!
– А штурманы, Булыгин с Петровым, своих жен?
Кусков неохотно кивнул и шагнул в сторону, стараясь отвязаться от расспросов
– А Васькину Ульяну с нашими детьми? – Схватил его за рукав Сысой.
– А детей куда? Под подол?
– Наши дети большие,
Кусков совсем смутился и просипел:
– Говори с главным! – Стряхнул руку передовщика с рукава и ушел по делам дня.
Сысой побежал к правителю. Баранов в шелковой рубахе полулежал в кресле, обложенный пуховыми подушками, круглая голова без парика поблескивала изрядной лысиной, которой правитель стеснялся.
– Андреич, почему на моей шхуне идет Тараканов, а я у Кускова в подручных? – с порога стал возмущаться Сысой. – Шхуну я купил? Я! Карты намалевал? Намалевал!
Баранов кашлянул, осторожно повернулся на другой бок, морщась от претерпеваемой боль.
– Посмотри на таракановскую карту и на свою, – проворчал. – Твоя, с устья Колумбии, будто пяткой писана. И за то, конечно, спасибо. А про твой залив и Сандвичевы острова сверять надо. Ты не картограф, зато передовщик отменный. Тебе и править партией.
– Ну, ладно, тогда, – смиряясь и смущаясь, что попусту беспокоит больного, сбавил пыл Сысой и уже жалобно попросил: – Дозволь нам с Васькой взять Ульку с детьми? Что она здесь, в казарме с тремя-то?..
– Море, шторма, постоянная опасность… – начал было отговаривать его правитель. Снова неуверенно кашлянул. – Впрочем, и здесь не слаще. Ладно, я подумаю, передам через Ивана. Сядь! Все равно хотел с тобой говорить, но про другое… Слушай и запоминай! Это будет не простой поход на южные промыслы. Ни на «Кадьяке», ни на «Николе» нет ни одного иностранца. Никто из чужих не должен знать наших подлинных планов. Для них вы просто промышляете, может быть, ищите новые промысловые угодья. Чириков с Берингом почти на тридцать лет раньше Кука побывали в здешних местах, а нам приходится доказывать свои права даже на архипелаг. А ведь и они, и старые мореходы Бочаров с Измайловым могли быть первыми и южней?! Андриян Толстых жизнь и нажитое богатство положил ради Калифорнии. По слухам, еще до них один гишпанский капитан бывал в русском селении северней устья Колумбии и говорил, что встретил там беглых Чириковских матросов. Слухи, а все же?
– Наверное, так! – озадаченно глядя на правителя, согласился Сысой. – Старовояжные, да и сами, Бочаров с Измайловым, много чего рассказывали.
– Они рассказывали, мы слышали, – со вздохом возвел глаза к потолку Баранов. – А иностранцам подай факт. – Пристально взглянул на Сысоя. – С тайным предписанием прислали нам железные доски, на которых написано литыми литерами «Земля Российского владения». Эти доски надо втайне заложить к полудню от устья Колумбии и отметить на карте точные места. Устье Колумбии мы, похоже, уже потеряли, Швецов видел там американских солдат, пришедших сушей. Не упустить бы Тринидад, да твой, Слободчиковский залив и Новый Альбион до залива Сан-Франциско… Ванечка Кусков все знает, он человек верный, не перечьте ему, во всем прямите. – Недолго сосредоточенно помолчав, Баранов качнул облысевшей головой: – Твоя правда! На Ситхе ничуть не безопасней, чем в морском вояже. Берите с Васькой семьи. Скажешь, я разрешил!
После встречи с правителем Сысой как-то разом смирился с тем, что на «Николе» уйдет Тимофей Тараканов. Он почитал друга за грамотея, по уму не пытался тягаться с ним. Для себя же стал находить много хорошего в том, что пойдет на «Кадьяке» передовщиком и доверенным главного правителя, да еще с семьей, хотя, жаль было шхуну, к которой привык и мог управлять ей, так и не освоив навигационного искусства.
«Святой Никола» под началом Николая Булыгина ушел из Ситхинского залива за день до Покрова. Мореход взял с собой жену Анну. Не желая расставаться даже на не долгое время, супруги были вместе во всех прежних походах. Ульяна жгла старые постели, мыла детей на пороге казармы, поливая водой через решето, чтобы уберечь от хворей и призора. К этому времени Кусков со штурманом Петровым еще только привели бриг в залив после промыслов. Перед дальним походом нужно было вытянуть его на просушку, проконопатить и просмолить днище: Кусков жаловался на течь в трюме.
На снаряжение «Кадьяка» со всеми сборами в поход ушло три недели. На святого Уара Баранов собрал в казарме весь экипаж с партиями. За застольем, через ветхозаветного святого обильно помянули всех некрещеных, за русское дело бившихся, павших, без вести пропавших, усопших от поветрий и дряхлости. О предстоящем пути и его трудностях почти не говорили. Погода не баловала, шторма менялись новыми штормами, служащие и партовщики уповали на помощь Николы Чудотворца, а Сысой с Василием еще и на южные широты, где бывали. Правитель напомнил оговоренное, что если погода не улучшится, не надо искать встречи с «Николой» возле устья Колумбии, но идти прямиком к заливу Тринидад: основные промыслы оттуда к югу. Главный табор устроить в заливе, открытом Сысоем или в Бодего, где промышляли Швецов и Тараканов. Оттуда ходить для промыслов на север и юг.
Всей семьей, как предполагали Сысой с Василием, отправиться в плаванье не удалось, они смогли взять с собой только Ульяну и Федьку. Богдашка остался в школе, Петруха при кузнице по закону и по своему желанию, против которых ни Ульяна, ни мужчины ничего не могли поделать. После Дмитра, еще раз обильно помянув всех усопших и убиенных товарищей, «Кадьяк» вышел в открытое море. Почти противный ветер гнал на него бурливую волну, приходилось часто менять галсы. Измотанные работой, люди часами висели на раскачивавшихся мачтах и реях, работали на равных: россияне и эскимосы: алеуты, кадьяки, чугачи. Хорошо, что на бриге было много людей и можно часто меняться. Через неделю в трюме «Кадьяка» снова открылась течь, перепревшие в ситхинской сырости паруса, то и дело рвались, женщины чинили их, да так часто, что это стало их основной работой в пути. Штурман, морской офицер Ефим Петров и правитель похода Кусков решили, что о встрече с «Николой» в заливе Гравс, не может быть и речи. Не поворачивая к нему, «Кадьяк взял курс на Тринидад и шел так еще месяц.
Погода не улучшалась. Весь ноябрь шторма, после коротких затиший, менялись новыми штормами. По левому борту тянулся крутой скалистый берег, укрыться от волн было негде. Тёмными ночами бриг шел, как слепец: алеуты с кадьяками прислушивались к волнам, не послышится ли накат на камни и скалы. Долгая, мучительная ночь разъяснялась сумерками с редкими звездами, над Береговым хребтом сквозь тучи смущенно розовела заря-зарница, красная девица. Бывало, открывалось солнце, но волнение не утихало. Радостные дни проходят быстро, несчастья переживаются не скоро. Кончался очередной день с надеждой, что следующий будет лучше. Заря темная, вечерняя швея-мастерица, заштопала небесную рану, оставленную скрывшимся солнцем, и снова наступала ночь. Русские служащие, привыкшие к горячей пище, не получали ее неделями, эскимосы приуныли без чая, к которому пристрастились. Пресной воды в бочках оставалось так мало, что приказчик и староста стали выдавать по мерке – чарка в сутки. При дождях экипаж стелил паруса на верхней палубе, собирал небесную влагу и пополнял пустые бочки.
– На Парамона утро красное – быть декабрю ясным! – бормотал Иван Кусков, с надеждой встречая очередной день. Лицо его было почерневшим, осунувшимся, большие нерпичьи глаза щурились в щелки, посеченные множеством морщинок. – Святой Абросим до Рождества праздники – отбросил! – сказал и, не выдержав, чертыхнулся: – Какие праздники в море, при такой погоде?!
Погода не улучшилась и зимним месяцем. Седьмого декабря, на святого Амвросия, при усилившейся течи в трюме потрепанный бриг вошел в залив Тринидад. «Николы» там не было, не было и никакого другого парусника. Сглаженные, ослабевшие волны прошивали залив. Люди селения не решались плыть к кораблю на своих лодчонках, толпились на суше кучками, махали руками, призывая к торгу и мене. Как ни плоха была погода, но отказаться от стоянки не было возможности не только по инструкции правителя: экипаж был измотан непрестанной борьбой с противными ветрами, кончился запас воды, дров не было, хотя горячую пищу готовили не часто.