Русский щит. Роман-хроника
Шрифт:
Новгородцы добивали поверженных рыцарей тонкими, как шило, ножами-убивцами, мстя за своих павших.
Многие знатнейшие мужи Ливонской земли нашли в тот день смерть на берегу реки Кеголы.
Дружины Дмитрия, Довмонта и Святослава неотступно преследовали рыцарское войско. Уже совсем близко были зубчатые стены Раковора, сложенные из огромных гранитных плит.
Князь Дмитрий надеялся ворваться в город, пока ворота были открыты для отступавших рыцарей. «Кто сможет остановить мчащуюся, как вихрь, русскую конницу? Уж не те ли неуклюжие раковорские
Дмитрий взмахивал мечом, торопя дружинников…
Раковор спасло приближение еще одного рыцарского войска. Когда совсем уж близко были городские ворота, Дмитрия догнал десятник Кузьма, торопливо заговорил что-то на ухо…
Протяжно запели переяславские трубы, останавливая войско.
К Дмитрию спешили князья и воеводы. На их лицах было недоумение и обида. Довмонт закричал еще издали:
— Почему задержал войско, княже? Упустим победу!
Дмитрий молчал, сурово сдвинув брови. Потом кивнул на десятника Кузьму:
— Повтори князьям весть, что привез с заставы…
— Вторая немецкая рать подходит к Раковору, — начал Кузьма. — Опять от ливонской стороны идут через лес. Дозоры немецкие уже грабят наши обозы за рекой…
— Откуда еще рати немецкой взяться? — засомневался Святослав. Но Дмитрий оборвал его:
— Не время спорить! Поспешите к своим дружинам. Стройте полки для боя. Пойдем встречать немцев…
Русское войско двинулось навстречу новому врагу.
Снова в центре боевого строя шло новгородское ополчение, поредевшее, но готовое к бою. Снова вправо и влево от пешцев вытянулись крылья дружинной конницы.
Только Юрий Суздальский со своим полком остался заставой против городских ворот.
Войско возвращалось к полю битвы по дороге немецкого отступления.
А вдалеке, по ту сторону поля, выползала из леса свежая немецкая рать.
Снова стояли друг против друга два войска.
Только теперь между ними была не снежная нетронутая белизна, как утром, а бранное поле, залитое кровью, покрытое еще не остывшими телами. И таким страшным показалось немцам это поле, что они, дойдя до его края, в нерешительности остановились.
Встали у кромки поля и русские полки, набираясь сил перед новой сечей. Нелегко досталась первая победа: поредели дружины, устали кони, перетрудившиеся руки воинов без прежней уверенности держали копья и мечи, кровь сочилась из недавних ран.
Тишина, опустившаяся над полем, поразила Дмитрия. Будто и не было здесь двух больших, изготовившихся к бою ратей. Воины переговаривались шепотом, кони ржали тихо и приглушенно. Не звенело оружие, смолкли боевые трубы. Ветерок лениво шевелил поникшие стяги.
Дмитрию вдруг показалось, что никакого боя еще не было, что только-только наступил тот утренний час, когда он впервые повел дружины против железной немецкой «свиньи». В наступавших сумерках не видно было убыли в русских полках. Воинский строй стоял твердо и несокрушимо.
«Чего же я жду? — думал князь. — Через час будет совсем темно…»
Что-то удерживало Дмитрия от приказа, которого ждали стоявшие рядом князья и воеводы. Только спустя много лет, пережив не единожды радость побед и горечь поражений, Дмитрий поймет, что это что-то было воинской мудростью, даром, которым отмечены только истинные полководцы. А в тот февральский вечер на реке Кеголе молодой переяславский князь мучился сомнениями.
Наконец Дмитрий подозвал десятника, спросил:
— Как шли немцы, налегке или с обозом?
Князья недоуменно переглянулись. Об обозе нужно думать после боя, когда враг разбит, когда пришло время делить добычу…
Кузьма обстоятельно рассказал, что немцы двигались налегке, полностью изготовленные к бою. Обозов за ними не было. Даже шубы с собой не взяли. Стучат, поди, зубами. Вечер-то студеный!
— Без шуб, говоришь, немцы? — весело переспросил Дмитрий. — Мерзнут, говоришь? — И решительно добавил: — Ну, мы им мешать не будем, пусть мерзнут!
И опять раньше других понял князя Дмитрия Довмонт.
А ведь верно! Не выстоять немцам всю ночь в железных доспехах, померзнут! Выбор у немецких воевод невеликий: или тотчас на бой иди, или убирайся восвояси. А времени для раздумий у них нет — скоро совсем стемнеет!..
Воевода Федор захлопотал, отдавая распоряжения сотникам и десятникам русского воинства.
Из новгородского обоза, стоявшего за рекой, в полк привезли шубы, тулупы, войлоки. Воины накидывали их поверх кольчуг: и тепло, и мигом можно скинуть наземь, если понадобится сражаться!
Обозные мужики даже шатры раскинули позади полков, чтобы ратники могли поочередно отдыхать в тепле. За шатрами разожгли костры. В медных котлах над огнем забулькало горячее варево.
Воины повеселели, перекидывались шутками:
— Так можно и постоять: и тепло, и не голодно…
— А каково немцу? Железо — оно холодит…
— Выморозит их наш князь, как тараканов из избы…
— Студена ночка, хороша ночка…
— Для немцев не больно хороша!..
Впереди, затаившись между телами павших, за каждым движением врага следили дозорные Кузьмы…
Когда рассвело, немецкого войска уже не было на том краю поля. Рыцари ушли под покровом темноты, так и не решившись напасть на русские полки.
Помчались в лес на свежих конях переяславские дозоры, но врага не было ни за два, ни за четыре, ни за шесть часов пути.
Три дня стояло русское войско на поле битвы.
Тяжелыми оказались потери, особенно в пешем ополчении. Павших новгородцев длинными рядами укладывали вдоль берега Кеголы. Среди убитых опознали добрых новгородских бояр Твердислава Чермного, Микифора Редитина, Твердислава Моисеевича, Михаила Кривцова, Ивача, Бориса Ильдетинича, брата его Лазаря, Ратшу, Василья Воиборзова, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Парамона, Полюда и иных многих…