Русский штык на чужой войне
Шрифт:
Курды метко отстреливались. Пулеметы, хотя и работали хорошо, ничего не могли сделать. Они били по башне, от которой летели пыль и мелкие камни, но она, конечно, не пробивалась.
Я стоял рядом с шахом на позиции на возвышенности. Мимо свистели пули, а он был спокоен и невозмутим под огнем.
Решили под сумерки пойти на штурм и двинуть всех людей, но курды успели вывести лошадей, вскочить на них и прорваться через линию слабых постов по ту сторону небольшой деревеньки, на окраине которой и стояла башня.
Правда, внутри ее кроме массы стреляных гильз была
Шах был опечален нашей неудачей, но этот день во мне внушил к нему еще большее уважение: он был, безусловно, храбрым и очень решительным человеком, что впоследствии и доказал, заняв исток Кадмаров.
Второй раз, когда я был снова командирован в Персию Генеральным Штабом как офицер, знающий язык и страну, я уже застал Шаха Ули Сергенбом (подполковником). Тогда, летом 1916 г., в Тегеране царила паника. Турки заняли Хамадан.
Командующий казачьей бригадой полковник Борис Степанович Продаркевич, личность, ничего из себя не представляющая, впал в панику и решил уехать в Решт. Предварительно он собрал персидских генералов и офицеров, перед которыми держал речь о своем отряде и так глупо себя вел, что сразу одним этим подорвал к ним доверие и в силу этого только 14 персидских офицеров и 500 казаков вышли с ним в лагерь Каср-Каджд, находившийся в шести верстах от Тегерана.
Старшим среди них был Реза-хан. Он был очень предан русским офицерам и следовал за ними без рассуждений. Командование этим отрядом было поручено мне.
Прозаркевич представлял собой труса. Миссия (дипломатическая. – Ред.) была в панике. Приехали на совещание с графами генерал-лейтенантом Нирод и полковником Одльберг. В принципе, было решено эвакуировать русскую колонию. Реза-хан ходил по лагерю и готовил свой патронташ к походу на Мешхед. В случае надобности я должен был отходить по Хорасанской дороге.
Но турки, обойдя Хамадан, остановились. Их, видимо, пугала длинная необеспеченная линия с Багдадом, а главное – незначительность их сил. Будь их больше, они бы свободно могли отбросить русские войска к Каспию и занять Тегеран.
Прозаркевич и не думал оборонять Тегеран и решил не оставаться при шахе. Это был офицер, не поехавший добровольно на войну и попавший туда случайно, не будучи даже офицером Генерального Штаба, оставленный князем Вадбольским его замещать.
Спустя год, в 1917-м, я прибыл из Исфахана, где формировал отряд: бригада разворачивалась в дивизию. У нашей канцелярии я встретил Реза-хана. Он подошел ко мне и просил рекомендовать его на должность батальонного командира: «Вы должны меня отметить, я способен на занятие лучшей должности, чем командир роты».
Я позвал его и представил полковнику Филаретову. С этого дня началась его дальнейшая карьера.
В 1918 г. полковник Филаретов произвел против полковника Клерма, назначенного вместо барона Майделя, начальником дивизии, переворот. Во главе батальона стоял Реза-хан. Этот поступок полковника Филеретова дал Реза-хану идею и впоследствии, будучи уже премьер-министром, и находясь на пути к шахскому трону, он ему сказал:
Осенью 1919 г. Реза-хан был опять под моей командой в Тарайдуране. Здесь он был недолго, заболел и уехал в Тегеран. Кроме того, он стоял передо мной больной и говорил, что очень желает, но не может продолжать экспедицию.
Был момент, когда он готов был уйти в отставку. Произошло это, когда полковник Старосельский отчислил полковника Филаретова, который и посадил его на место начальника дивизии. Реза-хан остался без своего любимого командира и готов был уйти на покой. Ротмистр Булацель уговорил его этого не делать. Не отговори он его – история не узнала бы его имени.
В последний раз я командовал Тегеранским отрядом, а Реза-хан – гвардейским пехотным полком и был флигель-адъютантом шаха. Видный и уже великий, он ходил перед полком на занятиях. У нас с ним сохранялись всегда наилучшие отношения.
От меня отряд принял полковник Хабаров, тип простого грубого офицера из туркестанских стрелков, окончивший Казанское пехотное училище. Здесь с Реза-ханом произошел инцидент, который его сильно оттолкнул от русских офицеров и, к сожалению, оставил у него неприятные воспоминания.
Хабаров его грубо и безжалостно выругал в момент выхода в экспедицию против большевиков. Реза-хан, побагровев, сорвал с себя погоны и заявил ему: «Я служу 20 лет, и никто из русских офицеров меня не смел так ругать, и я ухожу!»
В ответ на это Хабаров заявил: «Боишься идти в экспедицию!»
Еще больше побагровев, Шах сказал: «Я пойду, но кто из нас боится, это мы еще увидим».
Действительно, в этой экспедиции полковник Хабаров проявил трусость. А Реза-хан, сохранив спокойствие и храбрость, благополучно вывел его с отрядом из [затруднительного положения. – Ред.] в труднопроходимом лесу Гиляна.
По ликвидации нас англичанами он не позволил себе ничего оскорбительного по отношению к кому бы то ни было из бывших русских чинов дивизии и всегда был готов им помочь.
Простой солдат – он стал шахом. Воспитанный в военном деле русскими офицерами, он не забыл своих учителей и даже сейчас, встречая оставшихся в Персии наших соплеменников, он всегда оказывает им помощь, разговаривая при встрече и предлагая службу. Так, принимая полковника Филаретова, он дал ему место и даже из своих средств пенсию» [191] .
В пользу данного свидетельства о личности Хабарова свидетельствует и капитан П.А. Фадеев. По его словам, в конце сентября, когда большевики повели наступление из Энзели и далее из Решта в глубь Персии, основные силы дивизии (Тегеранский отряд) Хабарова стали отступать. При этом его адъютант капитан Бондырев передал начальнику группы персидских казаков капитану Фадееву для отступления «ждать второго вызова…».
191
ГАРФ. Ф.5881. Оп.2. Д.289. Лл.13–16.