Русский сыщик И. Д. Путилин т. 1
Шрифт:
Наступило воскресенье, и я отправился на дачу. На этот раз я не торопился отъездом в город и пробыл в Парголове до трех часов ночи.
Возвращался я ночью домой по той же дороге, на той же лошади. Но имея в кармане кистень и хороший револьвер, я был далеко не прочь еще раз повстречаться с моими знакомыми-незнакомцами. К моему сожалению, встречи с нечистой силой, так начисто меня ограбившей, не произошло, и я без всяких приключений доехал до городской черты.
Скоро после этого семья моя переехала с дачи, и поездки мои в Парголово прекратились.
Подошла осень; ненастная погода поторопила дачников переездом на зимние квартиры.
С каждым
Следствием этого всегда было занесение в уголовную хронику Петербурга длинного ряда преступлений — от мелких краж до кровавых убийств включительно.
Эта волна столичных происшествий волей-неволей отвлекла меня от поисков парголовских грабителей. Пришлось все силы наличного полицейского состава сосредоточить на розысках исключительно в столичном районе.
Судьба как бы нарочно поддразнивала меня: мне удалось в один день раскрыть два запутанных преступления, «накрыть» убийц и ночью на допросе привести к чистосердечному сознанию. А между тем на легком в смысле розыска деле: напасть на следы парголовской шайки — я терпел полную неудачу.
В довершение всего некоторые из моих близких знакомых успели заметить отсутствие моей известной им цепочки и часов с моими инициалами.
Видя же меня часто в дурном расположении духа, они стали надо мною подтрунивать, объясняя исчезновение вещей проигрышем в карты, а другие, с более игривой фантазией, решили, что у меня есть на стороне «интрижка»...
Неуспех розыска угнетал меня.
VII
Прошло около двух недель.
На одном из обычных утренних докладов у обер-полицеймейстера графа Шувалова он передал мне телеграмму со словами:
— Съездите в Парголово, произведите дознание и сделайте что нужно для поимки преступников.
Телеграмма была такого содержания:
«В ночь на сегодняшнее число на Выборгском шоссе ограблена, с нанесением тяжких побоев, финляндская уроженка Мария Рубан».
Поручение это пришлось мне не по сердцу: и по Петербургу у меня была масса дела, а тут еще поезжай в пригород ради какой-то ограбленной чухонки.
Но граф не переносил возражений, а потому ничего не оставалось делать, как покориться.
Узнав о местожительстве потерпевшей, я на моем иноходце в два часа доехал до деревни Закабыловки. Стоявшие у ворот одного из одноэтажных домов нижний полицейский чин и человек пять праздных зевак без слов подсказали мне, куда завернуть лошадь.
В избе я увидел знакомую мне картину: в переднем углу, под образами, сидел, опершись локтями на деревянный крашеный стол, становой пристав, строчивший протокол. Поодаль, около русской печи, за ситцевой занавеской громко охала жертва. Тут же, около нее, суетился маленький юркий человек — видимо фельдшер, — и две какие-то бабы голосисто причитывали на разные тоны.
Подождав, пока больная пришла несколько в себя и несколько успокоилась, я приказал бабам прекратить их завывания и приступил к допросу.
— Ну, тетушка, как было дело?
— Нешиштая шила!.. Шерти, шерти! — заговорила, своеобразно шепелявя, избитая до полусмерти баба.
— А!.. Нечистая сила! Черти!
Внимание мое вмиг удвоилось, и я принялся за обстоятельные расспросы.
Вот что на своем своеобразном русском жаргоне изложила чухонка:
— Отъехала я верст пять от казарм — час-то был поздний, — я и задремала. Проснулась, вижу: лошадь стоит. Стала я
Захолодело мое сердце, как я услышала, что сейчас ногу мою будут рубить. Да, видно, Богу не угодно было допустить этого. Дернул еще раз, окаянный, сапог-то и соскочил. А потом бить меня стали. Избили до полусмерти и в телеге стали шарить... Молоко-то все и вылакали. А после, батюшка ты мой, подошел ко мне вплотную самый страшный из них, выпятил на меня свои звериные глазища да и говорит ласковым голосом: «Ну, Божья старушка, получи-ка от меня на чаек за молочко и сливочки...» Да как хватит кулачищем меня по шее... Что было со мною дальше — и не помню. Оглянулась, гляжу — Рыжка у ворот избы стоит, а сама я лежу на дне телеги и на бок повернуться не могу. Голова трещит, а ноги и руки так болят, точно их собаки грызут. Спасибо соседи увидали да на руках сволокли в избу.
Старуха, охая и крестясь, опять завопила на разные голоса.
— Не можешь ли, тетушка, припомнить, каковы с виду эти люди были?
— Не люди, а нечистая сила, батюшка! Разве люди-то бывают с огненными языками, лошадиными хвостами? Нет, тут сам дьявол со своими помощниками... Видно, Бог за грехи мои от меня отступился... — Старуха начала бредить.
Для меня все было ясно. Картина нападения, переданная потерпевшей, хотя и в сгущенных красках, подсказывала мне, что шайка парголовских грабителей, видимо, избегавшая проливать кровь, состояла не из профессиональных разбойников.
С другой стороны, случай повторения ограбления в той же местности рассеял мои сомнения в распадении шайки и вернул мне надежду изловить ее участников.
Сделав нужные распоряжения и оставив трех агентов для собрания на месте происшествия сведений о производстве негласного розыска, я поспешил в город, раздумывая всю дорогу о способе накрытия шайки. Таких способов рисовалось в моем разгоряченном воображении бесчисленное множество, но я решился прежде всего прибегнуть к простейшему из них.
VIII
Дня через три я распорядился, чтобы к ночи была готова обыкновенная запряженная в одну лошадь телега — такая, в которой чухны возят в город молоко. Телега должна была быть также с возможно сильно скрипучими колесами. В нее положили два пустых бочонка из-под молока, несколько рогож и связку веревок.
Для экспедиции я выбрал состоявшего при мне бравого унтер-офицера Смирнова и отличавшегося необычайной силой городового Курленко.
Переодевшись вечером дома в полушубок, я уже собирался выходить, когда случайно брошенный взгляд на Курленко заставил меня призадуматься...