Русский успех. Очерки о россиянах, добившихся успеха в США
Шрифт:
Отнюдь не избегая абстрактных суждений, Стравинский тем менее подчеркивал, что он не интеллектуал. Хотя его влияние ощущали и Прокофьев, и Мийо, и Булез, и Шниттке, невозможно говорить о какой-либо «школе Стравинского». Преподавание занимало его еще меньше, чем Рахманинова. Он считал, что лишь очень немногие музыканты способны сочетать творчество с учением других. Лишь в 1939 году он согласился прочесть несколько лекций в Гарвардском университете, потому что очень нужны были деньги, как он объяснял друзьям. Так появилась книга «Музыкальная поэтика», в которой композитор изложил свои музыкальные вкусы и воззрения. Впрочем, он сделал это стравинско-сфинктическим образом, перепоручив этот труд (разумеется, дешевле!) музыковедам Ролану Мануэлу
Нас здесь больше всего будет интересовать политический аспект и меньше – главный, музыкальный. Вначале работы Стравинский еще был в бешенстве от запоздалого прочтения в «правде» статьи «Сумбур вместо музыки», где разносилась опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Сувчинский, который передал Стравинскому статью, написал на полях, что статья появилась по прямому указанию Сталина. Сгравинский написал там же, что «сумбур», если, де-то и есть, то, несомненно, в голове У автора статьи, который ничего не смыслит в современной музыке. Так что антисоветизма в «Музыкальной поэтике» было не занимать и он поощрялся.
Но в 1944 г., когда книга редактировалась к печати, Ситуация была иной: на номинального автора давила военная цензура США, требовавшая убрать все, что рисовало в невыгодном свете союзника по антигитлеровской коалиции. А сюда входила вся русская глава «Поэтики». В итоге книга целиком была издана лишь во Франции в 1952 г., когда уже шла во всю холодная война.
Крафт обиженно пишет: « Я не уверен, что преуспел в привитии ему демократических взглядов. Русская революция, лишив его собственности, обратила его в почитателя сильных консервативных правительств и следовательно Муссолини. Всего лишь за несколько недель до прибытия в США, он должен был давать концерт в Венеции и попросил своего парижского издателя получить для него визу в консульстве. Там ему было отказали на том основании, что визы нужно получать лично. Но когда издатель попросил сделать исключение для человека, который не раз встречался с дуче, консульство смягчилось и выдало визу с улыбкой». Не нужно думать, что фрейдистские изыски Крафта, открывающие статью, так уж характерны для него: в более позднем издании диалогов он благодарит советского музыковеда М. Друскина за совет «закрыть занавес» перед интимной жизнью Стравинского.
Стравинский с одобрением встретил февральскую революцию и свержение монархии, но совершенно иначе отнесся к большевистскому перевороту. В швейцарских газетах был опубликован ряд его статей о положении на украинско-большевистском фронте. Там он неизменно сочувствовал украинцам. Но в дальнейшем политика выпала из круга его интересов. В 1920-м году он написал вежливое письмо «комиссару» Анатолию Лурье, прося того содействовать в эмиграции своей матери. Видимо, Стравинский остался доволен результатом просьбы: вскоре «комиссар», как-то оказавшись на Западе, осел в роли секретаря композитора.
Все 20-е годы русский язык оставался преобладающим в его вокальной музыке. В 1925 г., когда его пригласили на гастроли в Москву, он вежливо отказался, сославшись на занятость. Только в 1934 году он получил французское гражданство, только 1945 – американское. Нужно сказать, что это не было пустой формальностью, человек без гражданства не мог легко пересекать границы. А как же иначе жить гастролеру? В 1962 г. (год публикации «Ивана Денисовича») он согласился на гастроли, и восхищался всем, начиная с огромного самолета Ту-114, доставившего его в Москву.
Стравинский потерял массу денег за счет того, что США, как и СССР, долге не подписывали Бернскую конвенцию об авторском праве. В итоге этого все работы Стравинского, созданные
Превосходя Рахманинова в трудоспособности и фантазии, Стравинский равнялся ему в неспособности к преподаванию. Вот почему оба они не оставили последователей на этом континенте. А может, так оно и лучше?
Блеск (и нищета?) Яши Хейфеца
Я хочу, чтобы моя биография была короткой: родился в России, первый урок в 3 года, первый концерт в 7, в 16 – дебют в Америке.
Яша Хейфец
Вот как надо начинать карьеры в Америке! Чтобы обозреватель «Нью-Йорк Таймс» назавтра озаглавил свою рецензию словами «Снимите шляпы, джентльмены, перед вами гений!» Сверхнаслышанные нью-йоркские меломаны с первых же дней его гастролей в Новом Свете в октябре 1917 г. (времечко-то какое!) находили, что «молодой русский», а Хейфецу было только 16 лет, ничем не уступает ни Изаи, ни Крейслеру, ни Сарасате, и вообще никому из великих скрипичного мира. Действительно, главное качество, которое характеризует Хейфеца – совершенство во всем. Совершенен был его неповторимый звук, необыкновенна была беглость самых трудных пассажей, проникновенна кантилена, захватывающая даже самые черствые сердца, удивительна взрывчатость кульминаций. Словом, это был «Паганини двадцатого века» и хотя тот факт, что сам Паганини мог соперничать со скрипачами нашего века, отнюдь не очевиден, см. по этому поводу интереснейшие наблюдения Б. Шоу.
Хейфецу повезло: уже в 10 лет его музыкальным наставником стал сам знаменитый Леопольд Ауэр, друг П. Чайковского, которому тот посвятил свой скрипичный концерт, так никогда им и не сыгранный. В «Гролиере» упоминаются еще три ученика Ауэра, попавшие в Америку, – Ефрем Цимбалист, Миша Эльман и Натан Мильман. Эти четверо – больше, чем дали «Гролиеру» все другие русские учителя (это Исаак Стерн). Самому Ауэру место в энциклопедии тоже досталось как американо-венгерскому музыканту, хотя 75 лет не лучший возраст для начала карьеры в США а именно в таком возрасте повел Ауэр борьбу за место под американским солнцем.
Яша быстро американизировался, говорил без акцента, водил свой шикарный спортивный автомобиль, играл в теннис и пинг-понг, а вскоре обзавелся и моторной лодкой: Вообще этот период жизни был похож на запоздалое детство – нормальное детство У него было отнято вундер книдской карьерой. Это не могло не отразиться на самодисциплине скрипача, на качестве исполнения. Он пишет в автобиографии: «Пришло время, когда отсутствие дисциплины в практике настигло меня. В 1921 г. после одного из концертов в Нью-Йорке музыкальный критик из „Нью-Йорк Таймс“ У. Гендерсон поместил критическую рецензию. Он написал, что я уронил себя во мнении публики и в его мнении и что я должен следить за собой, что не достаточно играть пьесу – нужно думать о ней. Что У меня есть долг по отношению к себе и к музыке, который никогда не будет оплачен. Я знал, что этот человек желает мне добра; описанное было для меня чувствительным ударом, ибо это была правда. Я начал серьезно практиковаться, я изменил своей юношеской экстравагантности. Я буду всегда благодарен Гендерсену. Он выбил из меня дурь и наставил меня на истинный путь. Критики могут временами делать полезные вещи. Он умер несколько лет назад, и я буду всегда сожалеть, что не встретился с ним. но по-видимому, нужно быть незаурядной личностью, чтобы воспринять такой урок и так написать о нем».