Русско-прусские хроники
Шрифт:
Курляндское захолустье не способствовало его известности в Европе. Но когда Анна возвысила его в России, она вслед за этим выхлопотала ему у австрийского императора титул графа и. наконец, наградила фаворита орденом Андрея Первозванного. Иноземные дворы, союзные России, заметили временщика, и последовали примеру Австрии, поднося ему ордена и иные знаки отличия.
После того, как Эрнст-Иоананн в 1737 году стал герцогом Курляндским, французский герцог Бирон учтиво поздравил своего самозванного родственника, но все же спросил, в каком родстве находятся их герцогские династии. Эрнст-Иоаганн не ответил на это письмо.
Следом за фаворитом приехали в Россию и два его брата.
Старший из них - Карл - еще в ранней молодости вступил в русскую службу, но вскоре попал в плен к шведам. Он бежал из плена и, вступив в польскую армию, дослужился
Младший брат герцога - Густав Бирон - приехал в Россию тоже из Польши. Сначала ему был дан чин майора гвардии, а потом, очень скоро, и генерал-аншефа. Густав не отличался ни умом, ни храбростью, и если бы ни его знаменитый брат, то о нем не осталось бы следов в истории.
Крушение фаворита повлекло за собою арест и ссылку обоих его братьев, которые и потом разделяли участь Эрнста-Иоаганна.
ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР И КОРОЛЕВА ЛУИЗА.
Решительно меняя, как ему вначале казалось, внешнеполитический курс России, Александр сменил и одного ее руководителя - графа Панина на другого - графа Кочубея.
Тридцатитрехлетний Кочубей был решительным сторонником нейтральной, независимой России, которая, по его мнению, не должна была связывать себя никакими военными союзами.
В записке, поданной Александру, Кочубей писал: "Россия достаточно велика и могущественна пространством, населением и положением, она безопасна со всех сторон, лишь бы сама оставляла других в покое. Она слишком часто и без малейшего повода вмешивалась в дела, прямо до нее не касавшиеся. Никакое событие не могло произойти в Европе без того, чтобы она не предъявила притязания на участие в нем. Она вела войны бесполезные и дорого ей стоившие. Благодаря счастливому своему положению император может пребывать в дружбе с целым миром и заняться исключительно внутренними преобразованиями, не опасаясь, чтобы кто-либо дерзнул потревожить его среди этих благородных и спасительных трудов.
Внутри самой себя предстоит России совершить громадные завоевания, установив порядок, бережливость, справедливость во всех концах обширной империи, содействуя процветанию земледелия, торговли и промышленности. Какое дело многочисленному населению России до дел Европы и до воин из нее проистекающих? Она не извлекла из них ни малейшей пользы".
Однако концепция Кочубея не просуществовала и года: 20 мая 1802 года Александр отправился в свою первую заграничную поездку, - в Пруссию. Эта поездка стала причиной того. что между русским императором и прусской королевской четои установилась прочная и нежная дружба, которая впоследствии явилась одним из побудительных мотивов вступления России в воину с Наполеоном.
Во время пребывания в Мемеле.
– писал Адам Чарторижскии, бывший с царем и царицей в этой поездке, - "Королеву всегда сопровождала ее любимая сестра, принцесса Сальмская. теперешняя герцогиня Кумберландская, о которой скандальная хроника могла бы порассказать многое. Присутствие принцессы уменьшало строгость этикета, оживляло
разговор и придавало более интимный характер их встречам:
принцесса была прекрасной поверенной тайных помыслов своей сестры; она была бы готова и на более существенную помощь сестре в этих делах, если бы в этом встретилась надобность. После одного из свиданий с Прусским Двором, император, в то время сильно увлекавшийся кем-то другим, рассказывал, что серьезно встревожен расположением комнат, смежных с его опочивальней, и что на ночь он запирает дверь на два замка, из боязни, чтобы его не застали врасплох и не подвергли бы слишком опасному искушению, которого он желал избежать. Он даже высказал это обеим принцессам. причем был более откровенен, нежели учтив и любезен".
Александр приехал в Мемель 10 июня, а уехал 16-го, но всего за одну неделю он, буквально, свел с ума синеокую двадцатишестилетнюю красавицу-королеву, в свою очередь пленившую царя восторженностью души и вспышками веселого кокетства, сочетавшимися с глубокой заинтересованностью сложными проблемами жизни и редкостной начитанностью. Несмотря на молодость (царь был на год моложе Луизы). Александр пустил в ход все: пламенную мечтательность,
На другой день после отъезда Александра Луиза, воспользовавшись отъездом в Петербург курьера, отправила вслед императору письмо. "Я тщетно буду стараться изобразить вам горе, в которое поверг меня ваш отъезд. Он был ужасен. Только надежда увидеть ваше императорское величество через два года несколько утешила меня"
А через месяц Луиза получила письмо от своего брата, принца Георга, в котором он восхищался красотой Альп. Луиза отвечала ему письмом от 13 июля 1802 года: "Я не видела никаких Альп, но я видела людей, или лучше сказать человека в полном смысле этого слова, который воспитан альпийским жителем (по-видимому, имелся в виду Лагарп) и знакомство с которым дороже мне, чем все Альпы мира. Ибо Альпы не могут ничего делать, а он действует, распространяет вокруг себя счастье и благословление каждым своим решением. Каждый его взгляд создает кругом счастливых людей, осчастливленных его небесной добротой. Что я говорю об императоре, об единственном Александре, ты, конечно, понял с первых же слов". Что же касается Александра, то его видимое увлечение королевой Пруссии многие считали "платоническим кокетничаньем" и "политическим флиртом", ибо во взаимоотношениях с женщинами Александра более увлекало тщеславие, чем удовлетворение страсти. Хотя следует признать, что и удовлетворение страсти порой принимало у рано избалованного женскими ласками прекрасного и женственного принца извращенные формы. Писатель-эмигрант Лев Дмитриевич Любимов, анализируя отношения Александра с его сестрой Екатериной Павловной, заметил: "Всех женщин любил Александр Павлович и, похоже, тою же любовью, что и прочих, сестру свою, блистательную великую княгиню Екатерину Павловну".
И вместе с тем Александр далеко не всегда добивался физической близости с женщинами, которые нравились ему. "В числе тех женщин, с которыми проводил он целые вечера, к которым его тянуло, - имеются вовсе некрасивые, вовсе немолодые, на чью добродетель он посягать был отнюдь не намерен. В том-то и дело, что он любил всех женщин, паче всего любил женское общество - и, так как расточил он свой пыл, по-видимому, преждевременно, в бесчисленных похождениях, - очень часто сознание, что победа зависит от его доброй воли, вполне удовлетворяло его, почему и заходить слишком далеко казалось ему излишним.".
И потому не следует преувеличивать воздействие на Александра прусской королевы, хотя симпатия к ней и сыграла свою роль в сближении двух дворов Петербургского и Берлинского. И все же Чарторижский, четыре года спустя, писал Александру: "Интимная дружба, которая связала Ваше императорское величество с королем после нескольких дней знакомства, привела к тому, что Вы перестали рассматривать Пруссию, как политическое государство, но видели в ней дорогую Вам особу, по отношению к которой признавали необходимым руководствоваться особыми обязательствами". Но до войны из-за Пруссии, или, тем более, в пользу Пруссии, дело пока еще не дошло, Александр все еще оставался верен идее превращения России в правовое либеральное государство в духе тех идей, которые внушил ему Лагарп, хотя практика государственного управления часто показывала утопичность такого подхода к внутренним российским делам.