Русско-прусские хроники
Шрифт:
Флегонт Васильевич уперся в Николку взором, будто рожном хотел проткнуть. Спросил у Тихона:
– Этот, что ли?
– Этот, Флегонт Васильевич,- подтвердил почтительно десятник.
– Звать как?
– спросил Флегонт Васильевич.
– Николаем.
– А кличут как?
– А никак. Раньше Волчонком звали. Подьячий на краю стола проснулся, зашелестел бумагой, заскрипел пером, стал что-то записывать, поглядывая то на допросчика, то на Николку.
– Православный?
– спросил вдруг быстро поп и, услышав утвердительный Николкин ответ, добавил с неудовольствием: -
– Греческого закону, отче,- подтвердил Николка, не понимая, для чего допытываются обо всем этом ближние Шигонины люди.
– А с немцами пошто дружбу водишь?
– выпалил Флегонт Васильевич.
– С немцами?
– изумился Николка.
– Ты давай не крути! А то враз хвост-то тебе отрубим!
– заорал поп.
А Флегонт Васильевич, гадко улыбнувшись, добавил почти шепотом:
– Что там хвост, отче Андрей, за такие, как у него, дела - головы лишиться можно.
Сбитый с толку, Николка беспомощно озирался, перебегая глазами с одного лица на другое.
Молчавший дотоле Тихон пояснил спокойно, негромко, почти ласково:
– Ты о Шлянце-немце расскажи, Николай.
– Ох ты, Господи!
– изумился Никола.- Да какая же тут тайна, господа хорошие!
– Вот мы и послушаем, какова она, твоя со Шлянцем тайна,- пробурчал Флегонт Васильевич.
– Да ничего потаенного и нет!
– загорячился Николка.- Приехал Шляйниц в Боровск, а оттоле я его с Михайлой Львовичем в одном возке до Москвы довез. Вот вам и вся тайна.
– Вся, да не вся,- сухо отрезал Флегонт Васильевич. '
– Чего - не вся?
– взъерошился Николка.
– А то, что всю его тайну тебе придется разузнать и о том нам, государевым слугам, довести доподлинно.- И Флегонт Васильевич так на Николку зыркнул, что пригрози ему дьяк дыбой или плахой, и то не испугался бы, а тут аж пот его с перепугу прошиб.
– А как я о том узнаю?
– спросил он тихо.
– Про это мы тебе, Николай, сами скажем,- спокойно и уверенно произнес дьяк, указав на скамью: садись-де, разговор коротким не будет.
***
Через три дня Никола снова явился в избу к дьяку Флегонту. Тот встретил его как родного брата. Обняв за плечо, посадил на лавку рядом с собой. Проговорил задушевно:
– Ну, дружок, сказывай.
– После нашей с тобой беседы, Флегонт Васильевич, стал я разговорам Михаилы Львовича с немцем Христофором внимать с превеликим тщанием. А что я по-немецки немного разумею, того ни князь мой, ни Шляйниц не знают и при мне меж собою говорят по-ихнему без утайки.
Флегонт Васильевич одобрительно закивал головой: умник-де, Николай, так же и впредь поступай.
Николка, ободренный вниманием дьяка, продолжал с горячностью:
– И вчера слышал, как немец князю говорил: "Я-де не только от великого магистра немецких Божьих рыторей Фридрикуса ныне в Москве обретаюсь по большим делам, но и иные многие тайные дела иных государей должен свершить".
– А каких государей дела, того Шлянец не говорил?
– Называл еще некоего Георга и императора Максимилиана.
–
Николка замер: одно дело о пришлом немце говорить, другое - о князе Глинском. Подумав немного, как бы в растерянности, Николай ответил простодушно:
– А ничего, господине, Михаила Львович немцу не говорил.
– Значит, слушал князь и молчал?
– Слушал да молчал,- подтвердил Николка. Флегонт Васильевич улыбнулся лукаво:
– Тот добрый слуга, который господина своего не выдает.- И, подсев к Николке, снова обнял его за плечо.- Ты, Николай, уразумей главное. Твой князь, конечно, тебе хозяин, однако же надо всеми нами, и над князем твоим, и над иными многими князьями и боярами, один на всю Русь господин - великий князь Василий Иванович. И все мы - и я, и ты - прежде всего ему и государству его слуги, а/уж иным - потом.
Юноша чувствовал в словах государева дьяка какую-то новую, до сих пор неведомую ему правоту. Однако от старого отстать не мог: как это он, верный слуга, своего господина и благодетеля Михаила Львовича Глинского предаст, ради хотя бы и самого великого князя всея Руси?
Флегонт Васильевич, зорко следя за выражением глаз и лица парнишки, мысли его будто читал. Крепко сжав пальцы на плече, сказал особенно проникновенно:
– Врагов, Николай, вокруг нас - тьма. Татарские юрты на Волге и в Крыму теснят с юга и востока. Литва и Польша с немецкими рыторями из Ливонии прут с запада. Срейские немцы воюют супротив нас на севере-в Карелии. И каждый внутри Российского, государства ищет себе сообщника.
– А нешто есть такие?
– спросил Николка с изумлением.
– Есть, Николай, есть,- ответил Флегонт Васильевич с печалью в голосе.
– Пьяницы и бездельные то, поди, люди?
– Если бы, Николай, только они, забот у меня, почитай, не было бы.
– Неужто начальные люди супротив государя могут такие злые дела замышлять?
– Пока ничего я тебе, Николай, не отвечу. Придет время - сам поймешь. А теперь иди. И ко всем, кто с Шлянцем говорит ли, приходит ли свидеться, товар ли какой приносит,- обо всех мне тотчас же доводи. Даже если это будет боярин какой или князь, хотя бы и сам Михаила Львович.
***
С этого дня Николка стал внимательно приглядываться и прислушиваться ко всему, что окружало его на подворье Глинского. И совсем скоро дом Михаила Львовича и близкое княжеское окружение предстали иными, чем казались прежде. Уже через неделю Николка поразился, что за годы службы, проведенные возле князя Глинского, он не замечал многого очевидного.
Он вспомнил свой приезд в Туров, условные слова, после которых его тотчас же повели к Глинскому. Вспомнил и многое иное...
В Малоярославце князь Михаил Львович жил так же, как и в Турове: обнес усадьбу высоким забором, ворота велел открывать не каждому. Поговаривали, что побаивается князь изменных литовских людей, лазутчиков и убийц, коих мог подослать Сигизмунд Казимирович.