Русско-прусские хроники
Шрифт:
Как и в Турове, в Малоярославце к князю приходило много странных людей: нищебродов, купцов, богомольцев. Привратная стража хорошо знала свое дело:
иного слепого нищего под руки вводила во двор, а неприглянувшегося купца гнала от ворот взашей. Для впущенных враз топили баню, потчевали на славу и поселяли в отдельной избе, коя и называлась "странноприимной". Со своими гостями всегда беседовал сам князь. Панкрат же только и ведал, кого к нему допустить, а кого отставить.
И на московском подворье у Глинского были такие же порядки: и стража, и высокий забор, и странноприимная изба.
Ведь так получалось, что и слуги его - хотели они этого или нет - жили для того, чтобы их господин мог все, что задумал, исполнять. Они князю во всех тех делах помогали верно и ревностно.
А во всем ли надо было помогать князю? Можно ли вообще исполнять дело, если не знаешь, для чего то дело делается, кому на пользу идет, а кому во вред? Да ведь слуга-то, казак ли, холоп ли, все едино - слуга. Ему велят он и делает.
Припомнил Николка, сколько раз посылал его князь с письмами и просто так, без бумаг, приказав запомнить то, что нужно передать тому или иному человеку. А сколько раз встречал он в условленных местах разных людей и привозил к князю? Сколько раз провожал из усадьбы вон?
И первое свое большое дело вспомнил Николка: как повел он отряд Шляйница под Гродно, как указал немцу хутор панны Ванды, как катилась по столу отрубленная голова пана Заберезинского...
"Кровью связал меня Шляйниц,- подумал Николка.- А там поди разбери, виноват или не виноват я во всем, что вместе с Михайлой Львовичем делал?"
И тогда понял Николка, что знал ли он, не знал ли, заодно с Глинским дела творя, незнаньем да неведаньем не отговориться ему от соучастничества, в глазах высших властей они сообщники. Хотя князь Глинский Михаил Львович всегда ведает, что творит, а он, Николка Иванов сын по прозвищу Волчонок, того не ведает - перед Вышним Судом разница меж ними невелика. Если князь переступил закон, то и Николка тот закон переступил вместе с князем, и, стало быть, оба они - преступники.
А кто скажет ему, что плохо, а что хорошо? Где правда, а где кривда? И подумал Николка: "Флегонт Васильевич".
И дальше допытывать самого себя не стал. Мог бы спросить: "А почему Флегонт Васильевич?" - да вот не стал: нутром чуял - у дьяка правда.
Вскоре Глинский приказал заложить золоченую карету. Понял Николка, едет князь к царю. В карету вместе с Глинским сел разодетый Шляйниц, на козлы бородатым идолом взгромоздился Панкрат.
Возвратились они из Кремля поздно. Вылезали из кареты навеселе. Смеющийся князь поддерживал под руку непривычного к кремлевским пирам немца.
Николка, всякую минуту державший ухо востро, тут же выскочил во двор, взбежал на крыльцо, бережливо обхватил немца за талию. Немец спьяна бормотал два каких-то незнакомых слова. Николка разобрал только, что слова немецкие, но
– Конечно, Христофор, конечно.
Николка сопроводил немца до опочивальни и отправился восвояси, а утром, почитай чуть свет, отправился в Кремль.
Флегонт Васильевич сиднем сидел в избе. Ни писчика, ни попа при нем не было.
"Ночует он, что ли, здесь?" - подумал Николка, снимая шапку. Поздоровавшись вежливо, спросил участливо:
– Спозаранку нет тебе покою, Флегонт Васильевич?
– Служба такая,- ответил государев человек.- Не за то меня государь жалует, что много сплю,- засмеялся, довольный.
Николка рассказал о вчерашнем, повторил мудреные немецкие слова.
– Погоди-ка здесь,- проговорил Флегонт Васильевич и вышел из избы.
Вскоре он вернулся со стариком невысокого роста, благообразным, опрятным, тихим. Присев на лавку, старик спросил негромко:
– Повтори, будь милостив, те слова, что сказывал Флегонту Васильевичу. Николка повторил. Старец задумался, потом покачал головой, сказал:
– Мудреные те слова, Флегонт Васильевич, редкие. Флегонт Васильевич нетерпеливо передернул плечами:
– И все-таки, по-русски что это значит?
– По-русски это значит...- Старик опасливо покосился на Николку. Флегонт Васильевич махнул рукой:
говори, не бойся, свой-де.- По-русски это значит,- повторил старик,"Затравим углежога".
– Затравим углежога?
– переспросил Флегонт Васильевич.
– Затравим углежога,- подтвердил старик.
– А ты верно перетолмачил?
– Если он точно сказал,- повел старик бородой в сторону Николки.
Все трое посмотрели друг на друга, замолчали.
– Может, то условные слова?
– робко спросил Николка.
Служилые люди переглянулись.
– Ты вчера толмачил, когда немец перед государем посольство правил? спросил Флегонт Васильевич. Старик утвердительно кивнул.
– А о чем в том посольстве речь шла? Старик снова опасливо покосился на Николку. На этот раз Флегонт Васильевич рукой махать не стал. Подошел к пареньку, протянул ему немецкий серебряный ефимок. Сказал душевно:
– Спасибо тебе, Николай. Мы здесь подумаем, а ты там дело свое делай честно.- И, взяв под локоток, подвел к двери.
Николай и сообразить не успел - оказался на дороге. И, постояв немного, побрел на подворье Глинского.
***
Вечером в горницу, где Николка обитал еще с десятком казаков, заглянул Панкрат:
– Михаил Львович кличет.
Николка, ополоснув лицо, проведя по кудрям деревянным гребнем, побежал к хозяину, непонятно отчего тревожась.
Глинский был весел, и у Николки отлегло от сердца.
– Садись, Николай,- проговорил князь сердечно и ласково. Такого еще не бывало, и Николай понял: зван сюда не по простому делу. Он присел на край лавки, не зная, куда сунуть шапку, мял ее, внимательно глядя прямо в глаза Михаилу Львовичу.
– Ты верный человек, Николай,- сказал Глинский, а Николка вспыхнул от смущения. "Знал бы ты, какой я верный!" - подумал он и низко опустил голову.