Русское кузнечное ремесло в золотоордынский период и эпоху Московского государства
Шрифт:
Ко второй группе отнесены артефакты, представляющие собой куски бесформенной железосодержащей массы (в поперечнике от 5 до 20 см) с характерным синеватым оттенком ноздреватой поверхности (27 экз.). Вес колеблется от 200 г до 2 кг. При сильном ударе молотком масса распадается на отдельные фрагменты.
Третью группу составляют небольшие, до 7 см в поперечнике, образцы (2 экз.), имеющие плотную металлическую массу, вес — 100–150 г. Хорошо сопротивляются ударной нагрузке. Образец для дальнейшего металлографического исследования можно было получить только распиловкой.
Четвертая группа представлена единственной находкой. Это предмет лепешковидной формы, имеющий достаточно
Не вызывает сомнения, что все четыре группы артефактов связаны с высокотемпературными процессами производства черного металла. Однако необходимо было уточнить: с какими именно производствами — с производством ли самого металла или только его обработкой?
Что касается первой группы объектов, то они явно относятся к печным сооружениям (это либо фрагменты футеровки, либо части профиля самих печей).
Чтобы идентифицировать находки второй — четвертой групп, были отобраны образцы для микроскопического исследования.
Установлено, что все образцы второй группы имеют структурные составляющие, характерные для металлургического шлака: основа образцов — железистое стекло, на фоне которого выделяются кристаллы фаялита (Fе2SiO4) и вюстита (FеО), наблюдаются частицы восстановленного железа. Различаются образцы лишь формой, размерами и соотношением основных структурных составляющих.
Характер исследованных образцов является неопровержимым свидетельством того, что это отходы сыродутного процесса.
Микроскопический анализ образцов третьей группы показал, что они представляют собой восстановленное железо в смеси со шлаками. Микроструктура железа — крупнозернистая, неоднородная: наряду с участками феррита наблюдаются участки феррито-перлита видманштеттного характера (микротвердость — 95,8—116 кг/мм2). Признаков механического воздействия не обнаружено.
По микроскопическим данным можно с уверенностью отнести исследованные образцы к непосредственному продукту сыродутного металлургического производства — горновой крице.
Находка, отнесенная нами к четвертой группе, также является продуктом металлургического производства, а именно — восстановленным в ходе сыродутного процесса железом. Это тоже крица, однако, в отличие от вышеупомянутой горновой, прошедшая механическую обработку в целях уплотнения металла, выжимки шлака и придания ей определенной формы. В данном случае она имеет стандартную для древнерусского кузнечества лепешковидную форму.
По микроскопическим данным основу ее составляют феррит, есть участки феррито-перлита; много раковин, пор (частично заваренных). Шлаковые включения присутствуют в большом количестве, но они измельчены, иногда вытянуты в направлении ковки. По форме и основным параметрам (вес, размеры) данная крица имеет прямые аналогии в находках из Новгорода (Розанова, Терехова 1997: 7–9) и может рассматриваться как товарная крица. Проанализированные находки хронологически распределяются следующим образом: первая группа — XV век, вторая и третья — вторая половина XIV века, четвертая — XIII век.
Топографически находки первой группы сосредоточены на территории южного дворика здания Сената и, видимо, связаны с развалом кузнечного горна. Характерно, что никаких признаков металлургического производства на данном участке не обнаружено. Находки, включенные во вторую и третью группы — металлургические шлаки, горновые крицы — происходят в основном с территории центрального двора бывшего здания Сената и прилегающей к его западной стене улице. С этой же территории происходит и товарная крица (группа четвертая), но из слоев более раннего времени, как было сказано выше.
Таким образом, в ремесленном районе Московского Кремля возле Никольских ворот в числе прочих ремесел фиксируется и железопроизводство. Существование кузнечного производства документируется материалами XIII–XV вв. В XIII в. сырье для этого производства поступало в виде товарных криц. В XV в., как показали археологические исследования, здесь располагалась кузница (Панова, Розанова, Терехова 1997: 120).
О роли кузнечного производства свидетельствует возведение в этом районе церкви Козьмы и Дамиана (Демьяна). Храмы такого посвящения традиционно строили в городах Средневековой Руси в слободах мастеров этой огненной профессии. Важно, что в ходе археологических исследований 1994 г. удалось уточнить историю церкви Козьмы и Демьяна, время основания которой теперь нужно относить к середине XIV в. (первое летописное упоминание о ней сохранилось в описании одного из кремлевских пожаров 1476 г.) (Московский летописный свод 1949: 304).
В конце XV в., при великом князе Иване III, резиденция московских государей и главы русской церкви значительно обновляется. В тот период была возведена новая крепость, перестроены многие храмы, сооружен первый каменный великокняжеский дворец с Грановитой палатой, Казенный двор. В связи с этим Иван III выселяет с территории Кремля значительную группу людей, и в первую очередь — не принадлежавших к высшей знати. Именно тогда и исчезает с плана центра столицы княжества район кузнецов, напоминанием о котором вплоть до конца XVIII столетия оставалась в Кремле церковь Козьмы и Демьяна.
Что же касается металлургического производства, следы которого были обнаружены в слоях второй половины XIV в., то факт его присутствия в городе вызывает по меньшей мере удивление. Дело в том, что традиционно сыродутное производство считается деревенским промыслом. Действительно, производство это очень трудоемкое, огнеопасное и в условиях города нерентабельное. Поскольку выход металла при сыродутном процессе невелик (всего 20 % от количества используемой руды) (Колчин, Круг 1965: 214), требовался завоз большого объема как самой руды, так и древесного угля. Кроме того, после каждой плавки надо было подновлять печь либо строить ее заново.
Однако следы металлургического производства иногда фиксируются в городах Древней Руси, но при этом исключительно на территории посада, в том числе и в Москве (Беленькая 1967: 119–123).
В данном же случае речь идет о территории великокняжеской и митрополичьей резиденций, и такое трудоемкое и пожароопасное производство могло возникнуть здесь лишь при каких-то экстремальных ситуациях — скажем, в условиях осады.
Естественно напрашивается мысль о возможности связать наши выводы с какими-то историческими событиями. В этом плане можно использовать указания летописных свидетельств о событиях второй половины XIV в. Так, например, в летописи зафиксировано стояние в осаде под Кремлем литовского князя Ольгерда в 1368 и 1370 гг. (Устюжский летописный свод, 1950, лист 145–146). Острая потребность в металле могла возникать и при широкомасштабных строительных работах, которые были связаны со строительством белокаменного Кремля в 1367–1368 гг., или при восстановлении города после разорения Москвы Тохтамышем в 1382 г. Видимо, для подобных случаев и были предусмотрены запасы стратегического сырья (руда, уголь), в чем мы убедились, выявив среди находок непосредственный продукт металлургического процесса и отходы производства.