Русское литературоведение XVIII–XIX веков. Истоки, развитие, формирование методологий: учебное пособие
Шрифт:
Однако русская силлабо-тоническая система стихосложения, в которой упорядочивается количество слогов определенной силы – сильных и слабых, является в своих основаниях плодом усилий и Тредиаковского, и Ломоносова. Тредиаковский, по сути, только критически осмыслил старый силлабический стих. Завершением же реформы русского стиха стали работы Ломоносова, прежде всего «Письмо о правилах российского стихотворства» (1739), ознаменовавшие уход от виршевого стиха.
Значимое место среди трудов Тредиаковского занимает «Предъизъяснение об ироической пииме» (1766), т. е. о героической поэме, ставшее предисловием к созданной им поэме «Тилемахида», которая является переводом романа Ф. Фенелона «Приключения Телемака». Как филолог, Тредиаковский был убежден, что героическая поэма (или иначе, в его терминологии, «эпическая пиима и эпопиа») является лучшим достоянием словесного искусства: это «крайний верх, венец и предел высоким произведениям разума человеческого» (98). Как
«Естество» (действительность, история) не может напрямую создать в человеке определенный эмоциональный настрой, поскольку «в том все немо». В героической же поэме «напротив, словесно все и все изобразительно», «сия едина удовляет хитро, что есть самое нежное в чувствительностях, а тонкое и живое в мыслях», ничто иное «не может отнюдь произвесть равного сердцу удовольствия, коликое бывает от иронической пиимы». Героическая поэма приводит «преутаенные душевные пружины в подвижность», она соединяет в себе «все приятности зографств <живописи> и мусикии <музыки>» (98). Но не только: героическая поэма «имеет, сверх сих, еще неизреченные <достоинства>, коих нигде инде не заимлет и которые ведомы ей токмо единой». Главное достоинство состоит в том, что «пиима ироическая подает и твердое наставление человеческому роду, научая сей любить добродетель и быть <…> добродетельну» (98). По душе Тредиаковскому то, что дидактизм произведений этого жанра «научает не угрюмым нахмурившаяся взором или властительским оглушающая в надмении гласом», а «в добролепотном и умильном лице забавляющая и увеселяющая песнями» (98–99). В этих произведениях «сущее нравоучительное любомудрие», или «нравственная истиною философия», предстает «не суровым рубищем и темным одеянная», а «светло, богато и стройно наряженная» (99).
Героическая поэма, обращаясь к историческим событиям, создает их образ – пригвождает «к единой точке сию самую историю», «дает ей быть в виде, весьма привлекающем более». Поскольку «эпическое подражание» – это «живонаписующее искусство» и отображение в нем находится «превесьма в тесных <…> границах», его автор должен отобрать требуемый материал. Осуществляется этот отбор фактов «как убавлением от нее <от истории> огромного пространства, так и прибавлением к ней околичностей веселейших». Говоря языком современной науки, Тредиаковский писал о том, что героическая поэма как литературное произведение начинается с авторского вымысла – с систематизации фактов и их индивидуально-творческого осмысления.
Звездным часом героической поэмы Тредиаковский считал творчество «Омира» (Гомера) – его «Илиаду» и «Одиссию» («Одиссею»). Так, в «Илиаде» воссоздана «не просто история», а «история ироических времен, баснословных тех и мрачных» (99). Для достижения своих целей Гомер просчитал, по мнению автора «Предъизъяснения», объем произведения: он дал «распространение не преобширное, такое привело б в скуку, но довольно протяженное, дабы удовлетворить любоиспытанию». Тредиаковский восхищался композиционной организацией произведения – его «начала, продолжения и окончания»: Гомер талантливо «распределил тут и расположил порядок весь и все сразмерности, как во всецелом написании, так и в частях его» (99).
Тредиаковский подчеркивал, что единство произведения обеспечено обнаруженной причинно-следственной «вероятностью»: Гомер «держался единого и всюду владычествующего действа». Если бы автор «Илиады» не нашел способа «соединить совокупно многие действа, не зависящие одно от другого», то и «б пиима его не была уже одна большая картина, но сделалось бы множество маленьких образков, не могущих составить преизящной всецелости». В результате, «Илиада» является произведением, в котором, по мнению Тредиакоского, все эпизоды и сцены так «сопряжены», что «не можно тех отнять» как от «владычествующего действа», так и друг от друга. В качестве аргумента Тредиаковский провел сравнение художественного произведения с телом человека: единство целого «Илиады» существует как живой организм, и «равно как не возможно ничего отторгнуть от человеческого тела, не повредив стройности, надобности и сразмерности» его, так и расторжение такое не допустимо в гомеровском произведении, поскольку «действие его главное и стало единое, целое и совершенное» (100).
Автор «Предъизъяснения» проанализировал, выражаясь современным научным языком, хронотоп гомеровской поэмы, а также восприятие читателем его условной природы: «В сем действии продолжение времени зависит у него <у Гомера> не токмо от числа приключений, сходственно с вероятностию, но еще и от постижения читателей, долженствовавших быть в таком прицеле, чтоб им осмотреть одним воззрением и без труда все ядро и весь оклад действия». Тредиаковский подчеркнул, что «сие точно есть правило <искусства> на продолжение времени» (100), разграничив тем самым факты действительности, подчиняющиеся законам
В работе рассмотрена поэтика сюжета героической поэмы. Первая «часть» сюжета носит характер экспозиции, когда автор дает ввод в ситуацию. «Вторая [часть] <…> называется узел, или завязывание, или заплетение»; иными словами, «вторая часть» сюжета связана с формированием конфликта. Завершением произведения является «развязывание, или расплетение, или окончание всего действия». Рассмотрение сюжета поэмы сопровождалось обращением Тредиаковского к вопросу о расстановке персонажей. «Пиит, – указывал автор работы, – рассудил за благо употребить во всей своей пииме разные народы, разных военачальников и богов, сопротивляющихся друг другу» (101).
Тредиаковский коснулся пафоса произведения как фактора его стилеобразования. «Омир, – писал он, – преходит часто от громкого гласа к тихому, от высокого к нежному, от умиленного к ироическому, а от приятного к твердому, суровому и никак свирепому». Эти интонационно-пафосные модуляции оформлены сравнениями и «уподоблениями» – их «пренеисчетное <…> богатство». Наконец, «ничто не может стихов его [Гомера] быть гладчее и плавнее, а речений в них пристойнее, изобразительнее» (101).
Помимо «Илиады», в круг «ироических пиим» Тредиаковский включил «Одиссею» (это «вторая Омирова эпопиа»), а также «Енеиду» («Энеиду») Марона (Вергилия). В этих эпопеях, «двух на еллинском языке да одной на латинском», представлена «вся и единственная сладость читателей благоискусных». В дальнейшем, по мнению Тредиаковского, только Ф. Фенелон [51] «снабдил Общество ученое четвертою эпопиею, хотев его просветить» (102). Французский писатель продолжил эпическое и героическое описание легендарной истории, выведя в качестве героя сына Одиссея Телемака.
51
Франсуа де Салиньяк де Ла Мот Фенелон (1651–1715) – французский писатель и религиозный деятель. Автор философско-утопического романа «Приключения Телемака» (1693–1694, изд. 1699). Воспитатель внука короля Людовика XIV.
Тредиаковский отрицал принадлежность таких произведений, как «Библия», поэма Лукана [52] «Фарсалия», написанная на латинском языке, поэма Торквато Тассо «Избавленный Иерусалим» («Освобожденный Иерусалим»), написанная на «италианском», эпические поэмы Камоэнса «Лузиада», написанная на португальском, «Потерянный рай» Джона Мильтона, написанный на «аглинском», и «Ганриада» («Генриада») Вольтера, написанная на французском, к жанру «ироической пиимы» (103). Первым аргументом Тредиаковского является утверждение, что «история, служащая основанием эпической пииме, должна быть или истинная, или уже за истинную издревле преданная». Тредиаковский отказал в праве на такое основание событиям, взятым из «древней», «средней» и «толь меньше еще новых веков в истории», поскольку эпопея сосредоточена на изображении «времен баснословных, или ироических» (102–103). Реальное лицо не может быть героем классической эпопеи. В центре ее могут находиться только такие мифологические герои, как Приам, Агамемнон, Гектор, Ахилл, Одиссей, Телемак и др., т. е., в терминологии Тредиаковского, герои «баснословные» (107). Вторым аргументом в утверждении автором «Предъизъяснения» своей правоты стало указание на то, что большинство перечисленных произведений написано на европейских языках: это «и по течению слова суть токмо то, что они сочинения некие стихами сих народов» (103).
52
Марк Анней Лукан (39–65) – римский поэт, автор историко-героиче– ской поэмы «Фарсалия» (другое название: «Поэма о гражданской войне»), посвященной войне Цезаря с г. Помпеем (49–47 гг. до н. э.).
Будучи поэтом-классицистом, Тредиаковский подчеркивал, что в эпопее читатель наслаждается «течением слова ироического» – «екзаметром» (гекзаметром). Он сравнивал стиховой «поток» эпопеи с рекой, «подобной Волге: сперва несется струею, потом ручьем, потом речкою, вскоре после рекою; возрастая ж впадающими с сторон водами, влечет уже ток свой быстрый, глубокий, обширный, полный превеликим и предолгим Нилом, даже до самого своего устия в море, то есть до окончания». Такого наслаждения, был убежден Тредиаковский, не могут нести «стихи, оканчивающиеся рифмами», которые «отнюдь не могут продолжать непрерывного такова шествия», – стихи «италианские, англинские, ишпанские, французские и польские». «Такие стихи суть не река, – гневался Тредиаковский, – текущая с верху в низ, непрестанно и беспреломно, к удаленному своему пределу: они студенец <холодный ключ> некий, бьющий с низу в верх», «согласие рифмическое отроческая есть игрушка, недостойная мужских слухов» (106).