Русское Старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века
Шрифт:
Примечания
[37] Там же. С. 33—36.
[38] Там же. С. 41.
[39] Шушерин И. Указ. соч. С. 7.
[40] Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и его противники… Прил. С. 165—166.
[41] Там же. С. 166.
[42] Гиббенет Н. А. Ук. соч. Т. II. С. 471.
[43] Каптерев Н. Ф. Указ. соч. С. 158.
[44] Там же. С. 359.
[45] Деяния собора 1649 г. С. 47.
[46] Сахаров Ф. К. Исследование о русском церковном пении. С. 28—29.
[47] Строев П. М. Дополнение к книгам гр. Ф. Толстого. М., 1841. С. 127—128.
[48] Духовный регламент. Киев, 1823. С. 33.
12. Причины мятежа протопопов против епископата
“Мятеж” протопопов против епископата во время собора 1649
В самом начале истории русского православия белое приходское духовенство принимало деятельное участие в делах церкви, и епископы часто были избираемы из его среды. В ряде случаев, в Киевский период истории, представителей белого духовенства поставляли на кафедры и без предварительного пострижения в монахи[59]. Но после монгольского нашествия положение меняется, и кандидаты в епископы назначаются почти что исключительно из монахов. Разгром городов во время нашествия монголов, рост монастырей и малое число епископских кафедр в России постепенно привели сначала к полному исключению белого духовенства из епископских органов управления епархиями, а затем и к фактической монополии монашества на замещение освобождающихся епископских кафедр. В монастырях, в которых сосредоточивались книжные богатства и образование, можно было найти значительно больше подходящих на епископские должности кандидатов, чем среди оторванного от книжных хранилищ и монастырских школ белого духовенства. Поэтому уже в XV веке почти что все епископы были выходцами из монастырей, а не из приходов. Даже те представители белого духовенства, как, например, патриарх Никон и другие, которые изредка попадали в иерархию, проходили перед этим долгий период монастырского перевоспитания, по истечении которого они превращались в типичных представителей монашества.
Это “монашеское происхождение” епископата постепенно превращало его в изолированную от белого духовенства группу, не понимавшую нужд низшего клира и часто презиравшую своих менее образованных и гораздо более бедных и менее влиятельных собратьев из приходского духовенства. Когда же случайно дети приходского духовенства или мирян попадали в монастырские школы как ученики и послушники, то монастырское руководство старалось удержать их в монастыре и постричь в монахи. Поэтому белое духовенство состояло из людей со знаниями, полученными в приходах вдали от монастырских культурных и образовательных возможностей. Эти приходские священники и дьяконы нередко отличались низким культурным уровнем, а иногда и малограмотностью. Послания Новгородского архиепископа Геннадия и постановления Стоглавого собора вполне ясно отмечали в конце XV и в середине XVI века эту слабую подготовку приходского духовенства[51]. Наоборот, среди епископата нередко встречались высокообразованные люди, способные писатели и ведущие культурные деятели того времени, как, например, архиепископ Геннадий Новгородский, митрополиты Даниил и Макарий и патриархи Иона, Филарет и Никон.
Не только по образованию, но и по образу жизни и материальным возможностям разница между белым духовенством и епископатом была огромна. Так как число епископских кафедр в Московской Руси было очень невелико — всего лишь 11 в 1649 году, — то поэтому и некоторые епархии по своей территории были размером больше самых крупных западноевропейских государств. Например, до середины XVII века на весь Север России — от Новгорода и Москвы до Ледовитого океана и Урала — было фактически только две епархии: Московская и Новгородская. Правда, там еще были две епископских кафедры — Тверская и Ростовская, но по своим размерам они казались крошечными островками среди этих епархий–гигантов. В 1702 году, даже после создания в пределах Московской и Новгородской епархий новых епархий — Нижегородской, Холмогорской, Вятской и Вологодской, — в Московской епархии все еще были 3750 приходов, а в Новгородской епархии — 1017 приходов[52]. Естественно, при таких размерах епархий связь епископа с приходским духовенством была очень слаба, а доходы епархиальных архиереев весьма значительны. Доходы епископата не ограничивались сбором одной десятой с доходов приходского духовенства, так как в руках епископов, кроме этого, было и значительное количество земель с епархиальными, “епископскими” крестьянами. Количество епископских земель и крепостных все время росло, и к концу XVII века достигло колоссальной цифры в 37 000 дворов с 440 000 “епископских крестьян” крепостных. Помимо доходов от имений и крестьян, находившихся непосредственно в ведении епархиального управления, епископы получали также значительную часть доходов от монастырских имений, которым принадлежало тоже очень значительное число крестьян[53]. К концу XVII века около восьми процентов всего населения России находилось под непосредственным управлением епископов и монастырей.
Даже епископы, стоявшие во главе таких небольших епархий, как Тверская или Ростовская, получали доходы не менее чем от 1000 душ церковных крестьян. Они нередко содержали по сотням лошадей для обслуживания своего двора и епархиального управления. Некоторые из числа богатых епископов, как, например, сам патриарх или епископ Новгородский, жили богаче самых состоятельных русских аристократов и купцов Морозовых, Юсуповых и Строгановых. В то же время сельский священник существовал со своей большой семьей на какие-нибудь тридцать рублей в год и на небольшие доходы с церковной усадьбы; при этом он выплачивал 10 процентов из этих ничтожных доходов своему епископу.
Протопопы были теми же приходскими священниками, но были еще обязаны наблюдать за духовенством небольшого церковного округа с несколькими десятками приходов. Фактически их функции были епископско–административного характера, но без доходов, влияния и прав епископов. Население их почитало не меньше, чем самих епископов и, в XIX веке, крестьяне считали, что по своему сану протопопы значат не менее архиереев[54]. Но материальное положение этих протопопов хотя и было лучше положения простых деревенских батюшек, но значительно хуже по сравнению с финансовой обеспеченностью епископов. И при этом они так же, как и простые священники, целиком зависели от епархиального управления, в котором сами они не принимали никакого участия. Аппарат этого епископского епархиального управления фактически находился в руках профессиональных бюрократов из мирян, так называемых “патриарших и архиерейских дворян и детей боярских”. Эти чиновники нередко вымогали последние крохи у приходского духовенства, брали со священников значительно больше, чем законные десять процентов приходского дохода, и постоянно требовали добавочные сборы за требы, особенно за свадьбы, крестины и похороны. В церковных актах XVI и XVII столетий можно неоднократно встретить указания, что архиерейские сборщики на попов и церковных причетчиков дань накладывают и венечные пошлины и всякие окладные и неокладные доходы собирали с прибывкой… и церковному чину чинились убытки лишние…[55]
При этих сборах архиерейские чиновники часто оскорбляли духовенство: соборное постановление 1675 года отмечало, что ко священному чину часто объявлялось всякой бесчиние, налоги, обругательства и убытки от архиерейских дворян и детей боярских[56].
Когда в 1620–х годах патриарх Филарет создал особую патриаршую администрацию, так называемые “духовные приказы”, то это высшее управление русской церкви оказалось целиком в руках светских бюрократов: бояр, окольничих, стольников и подьячих. До собора 1667 года светский суд патриаршего управления считался более важным, чем церковный, и только при патриархе Никоне в Патриарший Разряд, который был высшей инстанцией патриаршего управления, были введены и духовные лица; до этого в него входили только гражданские чиновники, — патриарший боярин и его светский штат[57]. Так, например, в 1628 году главными администраторами Патриаршего Разряда были кн. Хилков, боярин И. А. Колотовский и дьяки Ф. Рогозин и Г. Лаврентьев[58].
При патриархе Иосифе, когда епископат решил приостановить дальнейшую работу боголюбцев, главным деятелем патриаршего управления и одновременно вдохновителем “епископской партии” был известный взяточник светский дьяк Иван Кокошилов, ненавидимый духовенством за грабительские поборы. Поэтому, внешне борясь с епископатом, боголюбцы на самом деле боролись вовсе не с церковной иерархией, а с ее светской бюрократией и с ее светскими вдохновителями, которые боялись, что в случае успеха боголюбческого движения власть и доходы могут ускользнуть из их бюрократических рук.
Одно из распоряжений этой светской патриаршей администрации, изданное при патриархе Иосифе, особенно задело приходское духовенство и, видимо, сыграло значительную роль в обострении отношений между церковной бюрократией и священниками. С целью увеличения своих поборов патриаршая епархиальная администрация постановила, что по всем делам поставлений в священники, перемещения их из одного прихода в другой и по делу построек церквей духовенство должно было лично являться в патриаршую канцелярию в Москве. Конечно, это было сделано для того, чтобы чиновники могли легче вымогать свои незаконные сборы с провинциального духовенства во время его приезда в столицу; приходским батюшкам для этого иногда приходилось проделывать путешествия в 500—1000 верст; для более скорого разрешения своих вопросов они должны были соответственно вознаграждать чиновников патриаршего управления[59]. Само поставление в священники производилось только после уплаты кандидатом сравнительно высоких пошлин. После уплаты этих высоких сборов за поставление священник тотчас же попадал в долги, которые ему с трудом приходилось выплачивать из своих довольно незначительных доходов.