Русское видео
Шрифт:
«Жиды» — понятие многослойное. Так, пришлось некогда Заславскому иметь дело с заместителем директора крупного завода. Мягкие, мудрые глаза Александра Александровича Гофмана помещались на крупном, породистом и чрезвычайно носатом лице. Жесткие вихры уже к сорока взялись алюминиевой сединой. И все это — на высоте двух без малого метров, поверх таких могучих плеч, что в лифт Александр Александрович втискивался боком. У любителей покопаться в пятой графе при виде его отшибало всякое желание комментировать его национальную принадлежность. Впрочем, в массе своей люди эти трусливы.
Илья Заславский тоже не был задохликом и за просто так «жида» ему глотать не приходилось,
В те поры имущественного расслоения не было еще и в помине. Наличность исчислялась в двухзначных цифрах, и ее обладатели могли, в лучшем случае, купить у тех, кто властвовал во дворах, лишь временные поблажки.
Времена превосходства мускулов над кошельком давно канули. Неважно куда — в ушедшую ли юность, в каменный ли век. Так или иначе — безвозвратно. Мощь свою Илья предпочитал, как большинство современных людей, копить в Сбербанке, а не гимнастическом зале. Хотя и прекрасно понимал, что если удастся просочиться в щель «железного занавеса», все эти рублевые накопления — пыль. Годятся разве что на сувениры знакомым, да в качестве напоминания о годах бессмысленной битвы за выживание. Понемногу, однако, притекали к нему и настоящие, твердые деньги.
С переправкой долларов проблем не было. Контрабандистские ухищрения тоже остались в прошлом. Съездить в Венгрию и открыть счет в банке Илья успел незадолго до отмены служебных паспортов.
Купленная им по дешевке у знакомого комсомольского деятеля синяя книжица явила свои достоинства на границе. Однако откупаться все равно пришлось. Не мог же он позволить себе мотнуться за рубеж просто так, с одним только, пусть и важным, но, по сути, минутным делом. Выезжая загрузил машину скобяной мелочевкой в количестве, достаточном для признания в нем коробейника «по гостевой визе». Купцы всех времен и народов делились с таможней. Не стал нарушать традицию и Илья.
Распродавши в Югославии товар по демпинговым ценам, не бросился хватать дефицит. Путь домой лежал через бдительную венгерскую таможню. По совету бывалых друзей обменял динары и форинты на валюту. Полученные бундесмарки оставил на счету в будапештском банке, туда же перевел из Союза выручку за распроданное домашнее имущество. С этого счета деньги Ильи автоматически переместились на новую родину. Благо, банк «Мизрахи» гостеприимно распахивал двери своих отделений в каждом городке Израиля.
Поступление денег оказалось весьма своевременным. Льготные кредиты, 18 тысяч шекелей в год на семью пособия, как будто неплохо. Но не хотелось лезть в эти сети. Не привлекал и режим строгой экономии, на котором сидело большинство эмигрантов. А тратить было на что. Глаза разбегались, растекались шекели.
Ограничивать себя в тратах не хотелось, а всевозможная бытовая аппаратура и мебель в Израиле, как в стране, не входящей в экономические сообщества, стоили весьма и весьма недешево. Разве что немногим дешевле, чем в Союзе. О покупке квартиры и речи не могло идти. За образовавшиеся в совокупности двадцать тысяч шекелей и сарая не продадут. Только если добавить государственную «машканту». Илья же считал, что не для того он вырвался из-под тотальной опеки одного государства, чтобы тотчас попасть под другую. Отказались Заславские и от выгодных условий «Фонда Грусса» — для новых репатриантов. Независимость дороже.
Остались в хорошей, отнюдь не даром снимаемой квартире, среди технических чудес, и во сне не являющихся советскому обывателю, с купленным буквально за гроши «фордом» десятой модели. И вместе с
Работать не хотелось, но пришлось. Теплый климат позволял почти ничего не тратить на верхнюю одежду, она, впрочем, и стоила-то гроши. В отличие от большинства эмигрантов, в принципе нищих, Заславские в своей тысячешекелевой квартире сидели королями, наслаждались подлинной роскошью.
И работу Илья искал поначалу вовсе не на стройке в компании с арабами. Знал, что деловая жилка в цене, а статья за частнопредпринимательскую деятельность здешнему юристу могла явиться только в бреду. Равно как и прочие сугубо советские нелепости: сроки за коммерческое посредничество и спекуляцию. Проще говоря, торговлю. То, к чему ужесточившаяся советская жизнь двигает многих не хуже мощного бульдозера.
Оказалось, жизнь не дешевеет и здесь. И как ребенка следует воспитывать с младых ногтей, так и входить в деловую жизнь Иерусалима следовало быстро и жестко. Попусту ушло, пропало, растратилось время. Надо было учить иврит, а не бегать по распродажам за барахлом.
То, что узкий конвертик израильского вызова приходит чаще всего от незнакомых людей, знают все. И скрывать это было бы глупо. Заславские же принадлежали к той меньшей части выехавших, направлявшихся если не к родственникам, то к друзьям. В какой-то мере это соответствовало действительности.
С Гришей Фишбейном Заславский в школе не то чтобы дружил. Вернее сказать, и вовсе почти не общался. Для заметного, крепкого, спортивного Ильи такая дружба была как бы ступенью вниз. Маленькому, с детства сморщенному, как подсохшее яблоко, Грише удивительно подходило приклеившееся с легкой руки одноклассников прозвище «Червивый». В ту пору сверстники не сильны были в языках, и им не приходило в голову перевести Гришину фамилию — «рыбья кость», что еще точнее отвечало облику ее носителя.
Сам из семьи глубоко религиозной, но не ставшей от того более зажиточной, Гриша от неотвязных одноклассников спасался различными способами. Иной раз успешно, иной — не очень. Район их девятиэтажек вклинивался в чересполосицу частного сектора. А уж нравы там — оторви да брось. Все это выплескивалось на улицу, по которой ежедневно Гриша шествовал в школу. Идти можно было разными путями, но последний отрезок дороги миновать было нельзя. Там-то и поджидали Гришу сборщики налогов.
Сначала Гриша исправно платил, отрывая копейки от скудных родительских доходов. Мать — почтальон, отец — грузчик в овощном, не много зарабатывающий, зато изрядно попивающий. На их денежки не разбежишься. Неизвестно, виной ли тому не съеденные школьные завтраки, но Гриша рано перестал расти, и среди здоровенных лоботрясов-сверстников выглядел сущим пигмеем.
Платил, пока терпение не лопнуло. В шестом классе есть хотелось нестерпимо и постоянно. Решил спортом заняться, конечно — боксом. Ничего особенного занятия ему не дали, но в желудке после тренировок сосало пуще прежнего. Плюнув на уличные приличия, поплакался учителям. Не помогли ни школа, ни детская комната милиции. Стало хуже. После вмешательства администрации и общественности трое ребят затащили жалобщика на школьный двор. Он не особенно и сопротивлялся, словно загипнотизированный.
Поскользнулся ли тогда у забора Гриша сам — в точности неизвестно. Не так давно он приловчился падать еще до того, как бить начинали. На земле выгибался дугой, суча ногами. На губах вздувались рыжие пузыри. Шептал умоляюще: «Не трогайте меня, ребята! Болен я, эпилепсия. Черная болезнь. Меня бить нельзя».