Русское
Шрифт:
А раздробленность Руси была хорошо известна монголам.
Янка проснулась на рассвете. Небо постепенно светлело.
Она тихо соскользнула с теплых полатей над печью и направилась к двери. До нее доносилось дыхание родителей и брата. Никто из них не пошевелился.
Натянув шубу и прочные валенки, она подняла дверной засов и вышла на свежевыпавший поскрипывающий снег.
В полумраке деревня казалась сплошь серой, одного цвета. В нескольких шагах справа от нее на снегу виднелась маленькая темная точка. Она присмотрелась и поняла, что это всего-навсего собачье дерьмо, за ночь окаменевшее на морозе. Ветра не было,
У Янки не было никаких особых причин гулять по лесам этим утром, на рассвете, вот разве что после бессонной ночи приятно было пройтись по холоду, на открытом воздухе, на равнине, вдали от деревни. Она пошла по тропинке, извивавшейся между деревьями.
Этой тихой, сдержанной девочке с зелено-голубыми глазами и соломенными волосами было семь лет. Среди детей сельца Русское она принадлежала к тем, кому более всех посчастливилось, ведь семья ее матери происходила от смерда Щека, хозяина медоносного леса во дни боярина Ивана и великого князя Владимира Мономаха. К концу жизни Щек обзавелся многочисленными собственными ульями, и даже сейчас, спустя много поколений, кроме обычного приданого: прялки, солонки и маслобойки, – мать Янки получила немало ценного, в том числе и несколько ульев. Мать была веселая, смышленая и остроумная и напоминала своего дальнего предка густой темной шевелюрой да коренастостью; а еще она любила петь. Правда, иногда Янка замечала, как в отношениях между ее родителями возникает какая-то напряженность. Она даже слышала, как мать говорит об отце язвительно, с насмешкой. Однако по большей части в доме их царило согласие.
Приближался восход. Лучи солнца упали на одно-единственное маленькое белоснежное облачко высоко-высоко, и оно переливалось в небе. Янка шла дальше. Она почувствовала слабый терпкий запах лисы, – может, лиса пробегала тут раньше. Повернулась – лиса была тут как тут, наблюдала за девочкой из-за деревьев, стоя шагах в тридцати справа. «Здравствуй, лисичка», – тихо поздоровалась Янка.
Лиса тенью скользнула прочь по сугробам, на снегу осталась цепочка темных следов.
Пора было поворачивать назад, но Янка все шла и шла дальше, словно решила пересечь степь. «Только гляну на рассвет над степью, – подумала она, – и вернусь».
В последнее время сельцо Русское превратилось в довольно заброшенное место. Крепость по-прежнему стояла, но дружину в ней держали совсем крохотную, ведь с недавних пор в Переяславле даже не сидел более князь. Боярское семейство давным-давно перестало показываться в деревне. Внук Иванушки, тоже Иван, взял в жены половчанку, а их сын, странный светловолосый человек по имени Милей, с голубыми глазами на весьма скуластом, тюркском лице, совершенно не занимался Русским. Сельчане прозвали его Турком, хотя, по меркам русских князей, среди которых теперь нашлось бы немало тех, в чьих жилах текло семь восьмых половецкой крови, он не особенно-то выделялся своим тюркским происхождением. Кроме Русского, боярскому семейству принадлежали обширные имения на северо-востоке, за Окой. Боярин жил в городе Муроме. Его тиун время от времени наезжал в Русское с проверкой да за прибылью от продажи меда. Бояре также содержали маленькую церковь, хотя иногда за ней присматривал только старый, полуслепой поп.
Так что вся коротенькая Янкина жизнь протекала в местечке сонном, добром и ленивом, жители деревеньки собирали урожай и дикий мед, обманывали боярина, который у них и не показывался, и коротали долгие летние вечера, сидя на завалинке.
Вот только из-за горизонта им
Янка не могла взять в толк, что это такое. Год тому назад на земли к северу от них совершили налет половцы или какие-то другие кочевники, разорили и разграбили все, что только смогли найти. А этой осенью боярский тиун к ним не приехал. Кто его знает, что это значит. Но отец сказал ей: «Не тревожься, со мной тебе бояться нечего».
Когда она добрела до опушки леса, солнце как раз поднялось из-за горизонта. Впереди, на востоке, белые снега, казалось, простирались бесконечно, словно солнце взошло из-за какого-то скрытого уклона, затерянного в их бескрайних просторах. А сейчас великое золотое солнце как властитель восходило на голубое небо востока, и она застыла, не в силах оторваться от этого великолепного зрелища.
Воздух был прозрачен, вокруг царило совершенное безмолвие. Примерно в полутора верстах, немного левее, маленький холмик круглился там, где высился когда-то древний курган. Далеко на юге длинные слои сероватых туч тянулись вдоль горизонта от степи к лесу, и их края отливали золотом.
Янка вышла из-за деревьев на равнину. Ее окутало бескрайнее, безграничное безмолвие этих мест. Она глубоко вдохнула ледяной воздух и улыбнулась. Налюбовались вдосталь, а теперь и домой пора.
Как раз когда она собралась уходить, ее зоркие глаза заметили далеко-далеко на горизонте крошечную точку. Она уставилась на это крохотное пятнышко, заслоняя глаза от солнца, даже не зная наверняка, есть там что-то или нет. Точка словно бы не двигалась. Или она все-таки растет? Нет, все же не двигается. «Как странно, – думала она, глядя на крохотное пятнышко. – Может быть, деревце в степи растет».
А потом она повернулась и пошла домой, а солнце, владыка голубого неба, утвердилось на своем утреннем престоле.
Менгу наблюдал за ней.
Он выехал из лагеря с первыми лучами солнца и вскоре добрался до небольшого холма, словно предназначенного для осмотра местности. На расстоянии пятнадцати верст он ясно различал опушку леса и заметил маленькую фигурку, как раз появившуюся из-за деревьев.
Ибо если зрение у Янки было острое, то у степняка – и вовсе несравненное.
Ранним утром, когда воздух прозрачен, когда еще не поднялась пыль или не спустился туман, жители пустыни и степей могут разглядеть человека за двадцать с лишним верст. Опытный воин за шесть верст углядит врага, спрятавшегося за утесом.
Менгу усмехнулся. Как просто все оказалось. Северные города: Рязань, Муром, Владимир – сдались, не оказав серьезного сопротивления. Великий князь погиб со всем своим войском. Жаль только, что весенняя распутица заставила их повернуть назад, прежде чем они дошли до Новгорода; но ничего, они разорят его позже. У этих жалких городов, несмотря на высокие стены, просто не было шансов. Монгольским военным инженерам, привыкшим осаждать гигантские укрепленные города Китая, эти западные крепости казались детской игрушкой.
А теперь, намереваясь завоевать юг, они пришли снова, на сей раз зимой. И в выборе времени для нападения также проявили мудрость.
Горько ошибаются те, кто полагает, будто русскую землю защищает зима. Зимой-то как раз и удобно нападать на Русь. Весной и осенью, в распутицу, дороги делаются непроходимыми. Летом приходится переправляться через широкие полноводные реки. А зимой реки замерзают, покрываясь льдом, и все пути открыты, если готов вытерпеть холод и умеешь ходить по снегу. Монголы хорошо знали, что такое суровая зима. Суровые зимы им нравились.