Русуданиани
Шрифт:
Тем временем свершилась воля божья, и родила государыня сына. Начались по всей стране торжества, подобающие такому событию. Прибывали многие иноземные владетели с дарами и поздравляли нашего царя. Через пять месяцев государь почувствовал, что расстается с жизнью. Жалел он сына своего малого и царицу. Призвал он их к себе и объявил о своей скорой кончине. А также собрал верных визирей и вельмож и взял с них клятву, что доставят они его сына сюда и здесь будут воспитывать и растить. «Ежели пропадет он — и вы с ним, себя не щадите, достойным вырастет — за все вам заплатит!» С этими словами покинул государь этот мир. Царицу с младенцем привезли сюда, пригнали, множество скота, доставили имущество и сокровища, собрали все лучшее, что
Закатилось солнце, умер государь, равный небесам. Остались мы здесь. На беду нашу, царевич не походил на своего отца, и осмелели наши враги, завладели нашими землями и городами. Ничего не осталось у нас, кроме этой горы, и то потому, что, кто бы ни доходил до беседки с завещанием, из уважения к памяти царя Арджаспа дальше не двигался, поставит под завещанием свою печать и молвит: «Да пребудет нерушимым его завет, пусть никто не посягает на владения царя бедняков». С тех пор мы живем так, как вы видите. Четыреста лет процарствовал сын Арджаспа. Теперь взошел на престол сын его Нодар, щедрый, доблестный, ратному делу преданный, исполненный добродетелей. Но пока он был юношей, визири и вельможи не позволяли ему мечом защищать свое отечество, а теперь он сам говорит: «Детей у меня нет, а мне и этих владений достаточно, зачем же мне других убивать и себя подвергать опасности!»
Поблагодарили мы того человека, а назавтра повел он нас по городу, и ничего не было лучше красоты и убранства того города. Всего там было в изобилии — чего только душа пожелает и язык произнесет. Бродили мы с утра до самого вечера и очутились подле царского дворца. Между нами и площадью оставалось еще три агаджи пути. Ночь мы провели там, а наутро послали человека с подобающими дарами известить царя Нодара о нашем прибытии. Царь обрадовался приходу гостей и велел нам явиться. Он сидел на площади с визирями и вельможами. Такой порядок соблюдался во всем, что всякий бы сказал: «Кто из великих государей может сравниться с ним!» В тот день мы пировали на площади.
На следующий день государь отправился в свой сад, и нас также пригласили на пиршество. Ничего прекраснее того сада я прежде не видывал. Царский престол стоял под чинарой, густая крона ее не пропускала ни дождя, ни солнца. Листва деревьев была столь густа, что их кроны образовали зеленую беседку. И сад был обширен, как целое царство, и нельзя было охватить его взором.
Царь сидел под той чинарой, и с ним восседали триста вельмож. Усадили и нас за трапезу. Прошло немного времени, и, взглянув вверх, царь увидел на дереве птичьи следы. Тотчас обратился он к рабу: «Погляди, что там такое, никогда здесь не бывало птиц, отчего же теперь встречают меня столь непочтительно!» Рассердился он на садовников. Когда слуга полез на дерево, с ветки слетел соловей. Доложили царю вельможи: «Ты прав, государь, мы тоже здесь никогда не видывали птиц, но садовник не виноват, птица, где хочет, там и садится. Следует удивляться, что на это дерево до сих пор не садились птицы, ведь ими полон ваш сад. Кажется нам, что это добрый знак».
Ничего не ответил царь. Сидели мы в том саду, пили, угощались, охотились. Утомленные, с удовольствием предавались отдыху, и еще хотелось нам узнать всю правду о царе и его царстве.
Через некоторое время получили мы весть о том, что царица забеременела. Поднялась тут великая радость в целом городе. Мы решили было уходить, но государь не отпустил нас, говоря, что приход наш оказался счастливым для него и, пока не получит он какую-либо весть, хорошую или дурную, нас не отпустит. Остались мы там.
Истекло девять месяцев. Родился мальчик, телосложением подобный льву, ликом — солнцу. Сорок дней праздновали рождение наследника. По прошествии же сорока дней государь загрустил.
Во время торжеств царь издал приказ: всем — гостям и местным жителям — находиться на площади и по домам не расходиться. Когда нас призывали, мы шли пировать во дворец, если же нет — веселились на площади. Такой стоял шум и гам, что можно было оглохнуть.
На сороковой день царь вышел хмурый, молчаливый, сел на престол, поникнув головой. Никто не смел расспрашивать его. Наконец не выдержало сердце визиря, подошел он к государю и обратился к нему, преклонив колена: «О царь, служил я отцу и деду твоему, давно уже при тебе нахожусь, но не видел я ни тебя, ни отцов и дедов твоих столь мрачными. Что тяготит тебя? Разве теперь время грустить, когда родился у тебя сын, равного которому ни у одного правителя не бывало. Если мы провинились в чем, спрашивай с нас построже, отчего не откроешь нам причину своей печали?»
Взглянул царь на визиря и промолвил: «Позови всех мудрых и ученых мужей нашего города и пришлых чужестранцев. Может быть, разрешат они мои сомнения. Я расскажу о том, что тревожит меня». Собрались мудрецы и философы, позвали и нас. И повел государь такой рассказ: «Этот сад я получил в наследство от своих предков. Любил я пировать там, и, когда входил под его сень, птицы своим дивным пением развеивали мою кручину. И только к моей чинаре никогда птицы не подлетали и на ней не гнездились. Недавно вы сами видели, что на ее ветвях сидел соловей. После того прошла неделя, и мы узнали о том, что царица беременна. Я счел появление птицы добрым знаком и три месяца не подходил к чинаре, чтоб не потревожить соловья. Когда сердце мое не выдержало, я пошел в сад и увидел, что соловей свил на моей чинаре гнездо. Я сказал царице: «Мой добрый вестник соловей свил гнездо». Она улыбнулась и ничего не ответила. Прошло еще немного времени. Когда во чреве ее зашевелилось дитя, я возрадовался и пошел в сад, чтобы поглядеть на соловья. Соловей меня не боялся. Я увидел, что птица откладывает яйца. После того забыл я и про сад и про соловья, тревожился об одной царице. Но исполнился срок, государыня родила сына, и только тогда я вспомнил о соловье, подосадовал на себя, что не навещал его так долго. Отправился я в сад и увидел в гнезде птенца, и тут мне доложили, что ожеребилась моя вороная кобыла. Велел я принести жеребенка и отправил его царевичу. А птенца завернул в платок и велел кормилице: «Появились они на свет в один день с моим сыном, следует их растить вместе». Отвечала она мне: «Пусть птенец остается в гнезде, пока не оперится и не окрепнут у него крылья». Я так и поступил, время от времени приходил поглядеть на гнездо, боялся, чтоб соловей не улетел. До сего дня птенец не покидал гнезда и голоса его я не слыхал. А сегодня, когда я вошел в сад, он сидел на краю гнезда. Трижды вскричал он, забил крыльями и обратился на север. Я не понимаю, что бы это могло значить, и хочу услышать ваше мнение».
Визирь сказал: «С самого начала тот соловей явился вестником добра — послал тебе господь сына. Громкий его крик — знак того, что вернет он вашему роду величие времен твоего деда». Все говорили разное: одни одно, другие другое, то, что было им приятно. И наконец, выступил наш предводитель и молвил: «Следует о том спросить у звездочетов, испытать судьбу!» — и указал на меня: «Вот добрый звездочет». Обиделся визирь: «Не шути надо мной, брат, я видел на своем веку много знаменитых звездочетов».
Тут в спор вмешался царь: «Кто разберется в этом деле и излечит печаль моего сердца, перед тем я в долгу не останусь, не так уж я беден!» Мой наставник поклялся царю: «Я не шучу, а правду говорю. Я учитель этого юноши, но он превзошел меня и знает больше моего».
Повинуясь государю, мы сели и стали по звездам читать судьбу царевича. Все узнали о нем и о том соловье. Много тяжких испытаний было ему написано на роду, и мы боялись о том докладывать его отцу. А царь думал, что мы еще не выполнили задания и потому к нему не являемся.