Русы от Волги до Дуная

Серяков Михаил Леонидович

Кем были Аскольд и Дир? Утверждение о том, что они были боярами основателя династии вызывает определенные сомнения и достаточно давно было высказано мнение, что оно было сделано летописцем со вполне определенной целью – представить Рюриковичей единственно законной династией, а убитым Олегом правителям Киева отказать в легитимности, для чего их и изобразили боярами Рюрика, отложившимися от его сына и самовольно захватившими власть на юге. Польский историк Ян Длугош в своем труде называет их потомками основателя Киева: «Затем, после смерти Кия, Щека и Корева, их сыновья и потомки, наследуя по прямой линии, княжили у русских много лет, пока такого рода наследование не привело к двум родным братьям – Оскальду и Диру»¹¹⁵. Часть отечественных историков восприняло эту версию, полагая, что она основывается на несохранившихся русских летописях, которыми мог пользоваться Длугош. Однако и это утверждение несвободно от политической мотивации: согласно польскому хронисту, Рус был потомком прародителя поляков Леха, и в этом отношении Рюриковичи оказываются захватчиками Киева, изначально принадлежащего потомкам Леха. Таким образом, подчеркивая местное происхождение Аскольда и Дира, польский хронист тем самым косвенно отрицал права Москвы на Киев.

Некоторые отечественные летописи занимают как бы промежуточную позицию между этими двумя крайними точками зрения. Новгородская первая летопись, которая, как полагает часть исследователей, сохранила следы более древнего текста, чем ПВЛ, считает Аскольда и Дира варягами, но при этом ничего не говорит о том, что они были боярами Рюрика. Более того, впервые они появляются на ее страницах сразу после рассказа о смерти Кия, Щека и Хорива и полянской дани хазарам: «И по сих, братии тои, приидоста два Варяга и нарекостася князема: одному б имя Асколдъ, а другому Диръ; и бста княжаща в Киев, и владюща Полями; и бша ратнии съ Древляны и съ Улици»¹¹⁶. Когда же эта летопись сообщает об убийстве обоих братьев Олегом, в ней нет встречающихся в ПВЛ слов Олега про малолетнего Игоря: «Вот он сын Рюрика», то есть оба киевских правителя опять-таки никак не связываются новгородским летописцем с первым русским князем. Иоакимовская летопись говорит об одном Аскольде и утверждает, что он был направлен на юг самим Рюриком: «Славяне, живусче по Днепру, зовомии поляне и горяне, утесняеми бывши от козар, иже град их Киев и протчии обладаша, емлюсче дани тяжки и поделиями изнуряюсче, тии прислаша к Рюрику преднии мужи просити, да послет к ним сына или ина князя княжити. Он же вдаде им Оскольда и вои с ним отпусти. Оскольд же, шед, облада Киевом и, собрав вои, повоева первее козар, потом иде в лодиах ко Царюграду, но буря разби на мори корабли его. Олег бе муж мудрый и воин храбрый, слыша от киевлян жалобы на Оскольда и позавидовав области его, взем Ингоря, иде с войски ко Киеву. Блаженный же Оскольд предан киевляны и убиен бысть…» Сам В.Н. Татищев в примечании к этому тексту отметил: «Оскольд. Хоть Иоаким точно сыном Рюриковым его не имяновал, но обстоятельство утверждает, ибо киевляне не просили бы сына, если бы его не было»¹¹⁷.

Неожиданно большое количество сведений по правлению Аскольда, причем отсутствующих в других летописных сводах, дает Никоновская летопись. Под 864 г. она отмечает: «Убiенъ бысть от Болгаръ Осколдовъ сынъ», что, как отмечает Б.А. Рыбаков, подтверждается указанием персидского Анонима о том, что «Внутренняя Болгария находится в состоянии войны со всей Русью». Одновременно с известием о смерти Синеуса и Трувора этот источник сообщает, что «того же лта воеваша Асколдъ и Диръ Полочанъ и много зла сътвориша». На следующий год после сообщения о походе братьев на Царьград и гибели флота русов в результате чуда с ризой Богородицы летопись констатирует: «Възвратишася Асколдъ и Диръ от Царяграда въ мал дружин, и бысть въ Кiев плачь велiй. Того же лта бысть въ Кiев гладъ велiй. Того же лта избиша множество Печенгъ Осколдъ и Диръ»¹¹⁸. Далее в этой же летописи говорится о крещении Руси при Аскольде в результате чуда с несгораемым Евангелием и убийстве Олегом обоих братьев.

Решить проблему происхождения убитых Олегом правителей Киева пытались и при помощи анализа их имен. Норманист М. Фасмер попробовал вывести имя Аскольда из др. – сканд. Hoskuldr¹¹⁹, но обошел молчанием имя Дира. Восполнить пробел попытался туземный норманист Г.С. Лебедев: «Имя Дир, как и Аскольд, рассматривается как скандинавское. Безусловно, это так, если только это имя, но может быть, и прозвище. Djor, Djur на древнесеверном языке – Зверь, образ и понятие эсхатологическое. “Зверь”, “Большой Зверь” – характерные имена флагманских кораблей викингов, прозвища-титулы, такие как Gramr – лютый, Ulf – волк, сопровождали имена вождей. Ивар водивший боевые корабли и дружины по всем странам, очерченным в “Круге Земном”, мог носить подобное прозвище или до, или после того, как получил более почетное – Видфамн, Широкие Объятия, под которым вошел в сагу. Конунг Харальд после того, как подчинил себе всю Норвегию, стал вместо Косматого (Luva) “Прекрасноволосым” (Harfagr)»¹²⁰. Однако, как сообщает сага, Харальд получил свое прозвище не потому, что воспринимался современниками в качестве зверя, а в силу данного им обета не стричься до объединения страны. Таким образом, в своем стремлении любой ценой истолковать летописные данные в скандинавском ключе, норманисты не останавливаются ни перед какой несуразицей, будучи готовы то приписать имени киевского князя эсхатологический оттенок, то соотнести его с драккаром.

С другой стороны, Б.А. Рыбаков, основываясь на варианте «Осколд», которая дает Никоновская летопись, попробовал связать Аскольда как со сколотами, так и с рекой Оскол. Что же касается Дира, то он считал, что его имя искусственно присоединено к Оскольду. Со времен В.Н. Татищева существует мнение, что «Дир» – это титул или прозвище князя Аскольда. Из числа последних исследований следует упомянуть монографию об ономастике Украины, авторы которой убедительно опровергают скандинавскую этимологию Аскольда, приводя русский антропоним Аскольдов, другие антропонимы др. – блр. Ясколдъ, блр. Яскалд, Яскулд, др. – польск. Askold, Jascold, а также ойконимы Яскалды/Ясколды, Яскулдовшчына. Лингвисты полагают, что все подобные названия были образованы в результате сочетания преформанта a-/ja- с корневой морфемой – skъld, что подтверждается антропономическими параллелями типа Явидъ < a-vidь, Яволодъ < a-voldъ и т. п. Названия с основой Сколд- концентрируются примерно в той же зоне, что и названия с основой Асколд-/Ясколд – на территории Черной Руси в бассейне Немана. Понять значение этого имени могут слова скулдыга – «скупщик пушнины» < сколдыга, сколдыра, скалдыра – «скряга, крохобор»¹²¹. Для имени Дир А.Г. Кузьмин предложил иллирийскую или кельтскую этимологию, в последнем случае со значениями «крепкий, сильный, верный, знатный»¹²². Однако, обратившись к словарю М. Морошкина, мы найдем там ряд западнославянских имен, как Дирслав, впервые зафиксированное уже в 983 г., Дирско и Дирскон¹²³.

Прояснить загадку происхождения обоих правителей помогают иностранные источники. Выдающийся мусульманский автор Масуди, умерший в 956 г., так писал о Дире: «Мы упоминали при (описании) гор Кавказа и хазар, что в стране хазар (есть) люди из (числа) славян и русов, и они сжигают себя на огне. Эта разновидность славян и другие из них примыкают к востоку и (простираются) с запада. Первый из царей славянских – ад-Дир. У него обширные города и многочисленные земли. Купцы-мусульмане направляются в его столицу с товарами»¹²⁴. Как видим, в данном месте русы прямо охарактеризованы как «разновидность славян», вслед за чем в качестве «первого из царей славянских» упоминается Дир. Попытки видеть в нем не правившего в Киеве Дира отечественной летописи, а Оттона I, герцога Лотарингского, и т. д. лишены какого-либо основания. Данное свидетельство опровергает гипотезу о Дире как о прозвище или титуле Аскольда.

Целый ряд византийских и западноевропейских источников упоминает нападение русов на Константинополь в 860 г., а так называемая «Брюссельская хроника» даже позволяет установить точную дату этого события – 18 июня. Большинство авторов называет нападающих росами или, как Иоанн Скилица, отождествляет их со скифами: «Росы же – скифский народ, живущий близ северного Тавра, дикий и свирепый»¹²⁵. К этому кругу источников норманисты попытались отнести «Венецианскую хронику», чтобы доказать скандинавское происхождение русов. Интересующий нас фрагмент данной хроники гласит: «В это время народ норманнов на трехстах шестидесяти кораблях осмелился приблизиться к городу Константинополю. Но так как они не могли никоим образом нанести ущерба неприступному городу, они дерзко опустошили окрестности, перебив там многое множество народу, и так с триумфом возвратились восвояси». Однако дат в «Венецианской хронике» нет, и поэтому определить, в какое время совершилось описываемое ее автором нападение на столицу Византийской империи, точно не представляется возможным. От византийских и отечественных источников, описывавших поход русов 860 г., она отличается как количеством кораблей нападавших (триста шестьдесят против двухсот), так и конечным результатом набега (ни о каком триумфе русов говорить не приходится). Также не говорится о крещении нападавших – обстоятельстве, представлявшем несомненный интерес в глазах средневековом хронистов. Наконец, у более позднего автора XV в. Блонда Флавия, опиравшего на «Венецианскую хронику», имеется такое изложение событий: «В те времена, когда, как мы сказали, Карл Лысый принял власть над Римской империей, норманны, насытившись добычей, полученной в Аквитании и прочих галльских землях, привели флот из трехсот шестидесяти кораблей к Константинополю и, разграбив и предав огню его пригороды, вернулись в Британское море…» Этого места в «Венецианской хронике» нет, но перед описанием набега на Константинополь там сообщается о том, что норманны опустошали берега Франции. Все эти обстоятельства привели А.А. Васильева к выводу, что в «Венецианской хронике» речь шла не о русском походе на столицу Византии, а о неизвестном по другим источникам набеге норманнов¹²⁶.

Норманисты, однако, полностью игнорируют Синаксарь Константинопольской великой церкви конца IX – начала Х в. Он содержит краткие сказания о святых и церковных праздниках и под 25 июня отмечает: «И нашествие сарацинов и рун , и лития во Влахернах»¹²⁷. Такие исследователи, как Н.Ф. Красносельцев и Г.Г. Литаврин, относили это известие к походу русов 860 г. Действительно, если нашествие произошло 18 июня, то 25-го числа осада была в самом разгаре. Лития во Влахернах – молитвы во Влахернах Фотия и Михаила III, о которой упоминают не только отечественная ПВЛ, но и византийские источники. Так, например, «Продолжатель Георгия» следующим образом описывает этот эпизод правления Михаила III: «Басилевс же отправился в поход на агарян… оказался уже у Мавропотама, дал ему знать о нашествии безбожных росов. <…> Было же у них 200 судов, которые окружили город и внушили находящимся в нем великий страх. Басилевс же, прибыв, едва смог переправиться. И отправились они с патриархом Фотием во Влахернский храм Божьей Матери и там призывали к милости и состраданию Божество. Затем, вынеся с пением гимнов святой омофорий Богородицы, они окунули его краем в море; и хотя стоял штиль, сразу же начались порывы ветров, и на спокойном море волны стали громоздиться друг на друга, и суда безбожных росов были разбиты, так что лишь немногие избежали опасности»¹²⁸. Как видим, Византийской империи в 860 г. пришлось воевать на два фронта – и против агарян-сарацин, и против росов, которых Синаксарь называет рунами. Однако точно так же называлось и славянское население острова Рюген, которые в средневековых источниках также неоднократно назывались русами. Данное уникальное свидетельство в сочетании с тем, что наиболее точные с этимологической точки зрения параллели именам Аскольда и Дира находятся в западнославянском мире, не только подтверждает варяжское происхождение обоих киевских правителей, но и в очередной раз доказывает западнославянское происхождение самих варягов. Археологические данные не только говорят о тесных контактах земель ильменских словен с Рюгеном, но и о переселении части жителей этого острова на север Восточной Европы. Таким образом, все эти факты позволяют рассматривать Аскольда и Дира как предводителей одного из варяжских отрядов. Поскольку точность дат в начальной части ПВЛ вызывает сомнение, нельзя исключать возможность того, что знаменитое призвание варягов произошло раньше, чем оно было впоследствии датировано летописцем. В этом случае теоретически существует возможность какой-то связи между Рюриком и Аскольдом и Диром, особенно если принять во внимание внезапно сделанный автором ПВЛ акцент на то, что последние были «не родственники его, но бояре». Однако существующий разнобой источников не позволяет делать какие-либо окончательные заключения по этому поводу.

В заключение рассмотрения сюжета о походе 860 г. следует отметить, что внезапное появление флота русов у столицы Византийской империи именно в тот момент, когда император отправился в поход на арабов, говорит, скорее всего, о хорошо налаженной разведке русов. Можно предположить, что разведка эта осуществлялась под видом торговли и, если это в действительности было так, свидетельствует о том, что русы уже посещали Константинополь. Очевидец нападения патриарх Фотий, говоря об этой «страшной грозе гиперборейской», отмечал, что «коварный набег варваров не дал молве времени сообщить о нем, чтобы были обдуманы какие-нибудь меры безопасности, но сама явь бежала вместе с вестью – и это в то время, как напали оттуда, откуда (мы) отделены столькими землями и племенными владениями, судоходными реками и морями без пристаней». Упоминание о судоходных реках свидетельствует в пользу локализации нападавших в Среднем Поднепровье и является аргументом против предположения о том, что рейд был осуществлен силами крымских русов. Стеная о том, что «безначальное и рабским образом снаряженное» войско русов издевается над столицей Византийской империи как над рабыней, глава церкви отмечал, что существовала реальная угроза взятия Царьграда: «О, как нахлынуло тогда все это, и город оказался – еще немного, и я мог бы сказать – завоеван!»¹²⁹ Размах боевых действий русов в 860 г. помогает оценить и «Житие патриарха Игнатия»: «Ибо в то время кровожаднейшее скифское племя, так называемые росы, через Эвксинский Понт подступив к проливу и разграбив все усадьбы и все монастыри, напало к тому же и на соседние с Византием острова…» Сам Игнатий был сослан на остров Теревинф (Принцев архипелаг), на который напали русы: «Ибо посреди острова Плати стоит храм Сорока мучеников (Севастийских), а к нему принадлежит часовня Богоматери. Ее престол недавно опрокинули на землю росы, разорявшие остров…»¹³⁰

Литературное наследие Фотия содержит несколько пассажей, говорящих о том, как византийцы воспринимали русов. Племя нападавших «незаметно, незначительно и вплоть до самого к нам вторжения неведомо», «народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный – но получивший имя от похода на нас, неприметный – но ставший значительным, низменный и беспомощный – но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость (в качестве) оружия, беспечный, неуправляемый, без военачальника»¹³¹. Характеристика народа рос как «причисляемый к рабам» указывает на их отождествление со славянами, продававшимися на невольничьем рынке Константинополя. То, что последних в Византии называли именно так, доказывает печать должностного лица империи, датируемая 694–695 гг.: «(Печать) бывшего ипата славянских пленников (рабов?) епархии вифинов»¹³². Поскольку никакой источник не упоминает наличие в Византии в тот период сколько-нибудь заметного количества скандинавских рабов, данная характеристика Фотия является еще одним свидетельством в пользу славянской принадлежности нападавших. Как совершенно справедливо отметил С.П. Толстов, народ рос напомнил Фотию знакомые образы славянских пленных, которых он видел на улицах Константинополя.