Рузвельт
Шрифт:
— Что будет, если я скажу, что продала их на прошлой неделе?
— Мне будет наплевать. Эти часы уже давно не имеют никакого значения. Я оставил их тогда в твоём доме, чтобы проверить, вернешь ты мне их или нет. Знаю, когда я об этом рассказываю, звучит абсолютно нелогично и нелепо, и даже слегка меркантильно, даже для меня самого. Но тогда я действовал спонтанно, придумывал все на ходу, хотя обычно так не делаю. Тем не менее, план почему-то казался совершенно разумным, и я думал, что проворачивал какую-то величайшую операцию современности
Я слушала его, не перебивая.
— Хотя план изначально был обречен на провал. Потому что ты покорила мое сердце чуть ли не с самой первой встречи. И часы оказались не верным способом проверки, а предлогом вернуться. Они до сих пор у тебя для того, чтобы я мог возвращаться и дальше. Но я крупно просчитался, учитывая, что ты даже не хочешь меня видеть.
Артур все еще сидел на корточках, и с каждым словом его голова склонялась все ниже к моим ногам. Подбородок, который уже почти устроился на моем бедре, вздернулся вверх, когда я произнесла:
— Поверить не могу.
— Прости, — начал раскаиваться он. — Прости, Тэдди, я…
— Поверить не могу, что считала тебя умнейшим человеком, которого когда-либо знала.
— Почему?
— Ты идиот, — заявила я, посмеиваясь. — Ты просто невероятный идиот.
Артур склонил голову чуть вбок, не понимая, как расценивать мою реакцию. А я, перестав блокировать грудную клетку, решив, что она продержится еще немного без моей помощи, протянула руки к Артуру.
Я обхватила его плечи и затылок, зарывшись пальцами в волосы, и притянула ближе к себе. Моя щека легла ему на голову, и на секунду мне действительно стало легче.
Словно это снова прежние мы. Я и Артур. Рузвельт и Даунтаун. Обычный августовский денек, все дыры, трещины и шрамы затянулись, и в моем маленьком больном сердце есть место для чего-то кроме бесконечного горя.
Чтобы сдержать всхлип, я до боли закусила губу. Руки Артура легли по обеим сторонам от моего лица, и глаза у меня против воли заслезились.
— Просто позволь мне все исправить, хорошо? — он провел пальцем по моей щеке.
Я положила свою руку поверх его, и, повернув голову, оставила легкий поцелуй на внутренней стороне его ладони.
Мне захотелось последний раз позволить себе хотя бы этот маленький кусочек нежности. Прежде чем попрощаться с ним навсегда.
— Спасибо, — сказала я.
— Я ещё ничего не сделал.
— И не сделаешь.
— Почему?
— Потому что я хочу принять предложение твоего отца. Я хочу сохранить дом. Сохранить последнее, что останется от Чарли.
— И лишиться при этом меня, — подытожил он, отпрянув.
— Да. Потому что это в любом случае неизбежно. Ты решил не поступать в Оксфорд, — напомнила я. — Это же сумасшествие.
— Да, решил, — сказал он. — Я бы, не задумываясь, пропустил год. И два, и три, и до конца жизни бы не ступил на порог этого проклятого Оксфорда, лишь бы быть рядом с тобой.
— Нет.
— Я готов бороться за тебя!
— Я
Фигура Артура осунулась, вьющиеся пряди волос спадали вниз, закрывая его лицо. Я уже не понимала, кому из нас было больнее. Мы оба всего этого не хотели, не могли это выдержать.
— Не делай этого. Не уходи, — попросил он.
Но было уже слишком поздно для актов милосердия.
— Ты же знал, что так будет.
Его выражение лица стало жестким, не терпящим возражений. Он поднялся на ноги и хмуро оглядел меня снизу вверх.
— Вставай, — в итоге заявил он.
— Зачем?
— Мне нужно тебя кое-куда отвезти.
— Куда это?
— На прочистку мозгов.
Я упиралась до последнего, но Артур все равно каким-то образом умудрился посадить меня в свою машину. Вызваться на мою «прочистку мозгов» мог вызваться никто иной, как Хайд. Мои предположения подтвердились, когда мы проехали мимо сломанного светофора и завернули на знакомую улочку с длинной очередью, выстроившейся к закутку с хот-догами.
Машина остановилась около вывески «Кинсианьеры», и я посмотрела на Артура, как на предателя.
— Я не смогу повлиять на тебя, — сказал он, нервно барабаня пальцами по кожаному рулю.
— А Хайд сможет?
— Ты и сама знаешь, что да. Ну а я в отчаянии, — он развел руками и горько усмехнулся.
Красивый. Какой же он красивый. Такие прекрасные внешние данные в некоторых штатах, скорее всего, запрещены законом.
И он несчастный. Это в большей степени моя вина. Что же я сделала с невинным мальчиком родом из Восточного Суссекса? Мы оба уже не те, кем были в начале лета. Рузвельт и Даунтаун — теперь просто воспоминания.
— Ты не будешь прощаться со мной, верно?
— Ну уж нет. И не мечтай, — он покачал головой. — Так просто тебе от меня не избавиться.
Я кивнула, не желая расстраивать его снова.
— Артур? — позвала я, и он поднял на меня взгляд. — Твой отец был прав кое в чем.
По выражению лица Артура было видно, что он не хотел вспоминать ту ночь.
— В чем? — с трудом выдавил из себя он.
— Не ты один потерял Анну. Он тоже…тоже любил ее. И тебя он любит.
— Думаешь?
— Я знаю, что такое отцовская любовь. Наверно, это единственное, что я знаю лучше, чем ты.
Прежде чем выйти из машины, я последний раз задержалась взглядом на глазах цвета кедрового леса. Эти опушки хвойных деревьев в обрамлении густых ресниц будут преследовать меня вечность.
Пусть я и не сказала этого вслух, но втайне все же надеялась, что он знает.
Что я люблю его больше жизни.
Хайд вышел ко мне сразу после того, как машина Артура тронулась с места. Сколько бы я ни сопротивлялась сеансу «прочистки мозгов», глупо было отрицать, что я чертовски рада видеть друга.