Рядом с нами
Шрифт:
— Послушайте, товарищ Берестова — взрослый человек. Она работает на заводе контрольным мастером, получает зарплату. Так неужели этот мастер не может купить себе конфет, когда ей захочется.
— Когда захочется, не может.
— Почему?
— Потому, что это самотек. Я понимаю, у молодой женщины может появиться потребность в сладком. Так пусть она поставит об этом в известность мужа, и муж удовлетворит ее потребность организованным порядком. Конфеты в нашей семье покупаются не когда кому вздумается, а по третьим числам месяца.
И, положив на стол свою
— Пожалуйста, полистайте мой дневник, проверьте.
Я полистал. И что же: Берестов не только покупал конфеты, но и вел им поштучный учет. Вот, к примеру, как выглядела одна из страниц дневника:
"23/XII куплено конфет:
прозрачных — 5 штук
монпансье — 10 штук
"Мишка на севере" — 1 штука".
На этом учет не прекращался. Дальше в дневнике зы могли увидеть еще один итоговый подсчет:
"Итого с начала месяца мною куплено конфет:
прозрачных — 15 штук
монпансье — 30 штук
"Мишка на севере" — 1 штука".
И, наконец, следовало последнее, генеральное сальдо:
"Итого с начала года мною куплено конфет:
прозрачных — 80 штук
монпансье — 95 штук
"Мишка на севере" — 1 штука".
Дневник — это святая святых человека. В дневнике человек исповедуется перед самим собой, на страницах дневника он делится своими мыслями, ведет поденные записи о больших событиях, которые происходят в его жизни. А у Берестова в дневнике ничего, кроме дебета-кредита.
Я листаю дневник страницу за страницей и не понимаю, зачем человеку в здравом уме и здравом рассудке вести все эти крохоборческие подсчеты. А Берестов удивляется моему недоумению.
— То есть как зачем? — спрашивает он и тут же отвечает: — Для того, чтобы в доме был порядок. Вот прошу, обратите внимание, куда товарищ Берестова тратила деньги в мае. 17/V ею был куплен букетик ландышей. Это 50 копеек. 19/V — второй букетик, 23/V — третий. Я понимаю, вы скажете: весна, цветы… А не лучше ли было товарищ Берестовой вместо трех букетиков живых цветов купить один бумажный? При аккуратном обращении такого букетика могло бы хватить нашему семейству не на одну весну, а на целых пять.
Слушать Берестова было уже невмоготу, и, чтобы закончить разговор с этим малоприятным человеком, я спросил его:
— У вас все претензии к жене?
— Нет, есть еще. Только я хотел бы высказать их в присутствии самой товарищ Берестовой. Вы не бойтесь, я не задержу. Товарищ Берестова заранее приведена мною в редакцию для очной ставки.
"Товарищ Берестова" оказалась славной, милой женщиной. Голубоглазая, русоволосая и совсем миниатюрного росточка. Рядом с высоким, официальным супругом эта женщина выглядела смущенной, в чем-то провинившейся девочкой. А супруг вводит эту смущенную женщину в комнату и, не дав ей даже оглядеться, заявляет:
— Товарищ Берестова обвиняется мною в неверности к мужу.
— Она что, изменила вам?
— Хуже. Вот у меня записано. 8/IX, в воскресенье, товарищ Берестова занималась осуждением меня с подругами в общественном месте.
— В каком именно?
— На кухне. А я стоял за дверью и все слышал.
— Что же говорила ваша жена?
— Товарищ Берестова находила во мне недостатки.
— Простите, а разве у вас нет недостатков?
— Не отрицаю, может, и есть кое-какие. Но слушать критику в своем собственном доме — и от кого! — от так называемой подруги жизни, — это извините. Жена должна всегда стоять за мужа.
Я слушал Бориса Берестова и не понимал. Ну, будь бы Берестову семьдесят — восемьдесят лет, можно было бы предположить, что сей почтенный старец, уснув сорок лет назад, до сих пор продолжал пребывать по ту сторону нового, советского быта. Но Берестову было не семьдесят лет, а всего двадцать шесть. И был он не писцом и не приказчиком в дореволюционном купеческом Замоскворечье, а работал педагогом советской школы. И где только этот педагог насобирал все свои премудрости! Сам ли дошел до них или получил в наследство от родной бабки — старой московской просвирни?
Я смотрю на Берестова, затем перевожу взгляд на его смущенную жену и спрашиваю себя: как эта живая, славная женщина могла жить целых три года под одной крышей с таким малоприятным человеком?
Натэлла Берестова терпеливо сносила все унижения только потому, что любила мужа. Она искренне верила, что и дневник мужа и его наставления — это все не всерьез, а «понарошку». Вот и сейчас муж говорит про жену гадости, а она смотрит на него и надеется, что вот-вот произойдет чудо, муж проснется, стряхнет с себя летаргическую одурь темного царства, покраснеет и извинится за все, что он делал, за все то, что говорил.
Натэлла не только надеялась на чудо. Три года она делала все, что могла, чтобы привести мужа в чувства. Была добра к нему, верна ему, покупала ему букетики весенних цветов. Она старалась разбудить его не только для себя самой, но и ради него самого. Чтобы Берестов стал наконец человеком.
Ее вера в доброе, хорошее была так сильна, что мне захотелось помочь этой жене помириться с мужем. Как знать, может, она и добьется своего! И вот я начинаю уговаривать Берестова сменить гнев на милость и объяснить жене спокойно, по-человечески причину развода. А Берестов категорически отказывается от разговора с женой.
— Товарищ Берестова может узнать о причинах из моего заявления в суд.
— Как, разве вы уже подали такое заявление?
— Да, еще два месяца назад.
Это было для меня новостью.
— А жене вы сказали о поданном заявлении?
— Нет.
— Почему?
И Берестов, нисколько не смущаясь, отвечает:
— Видите, в чем дело… Заявления о разводах разбираются в судах долго. А у меня дом, хозяйство. Я привык к порядку…
И вот для того, чтобы сэкономить расходы на прачку, натирку полов, Берестов до позавчерашнего дня ничего не говорил дома о разводе, спокойно продолжая эксплуатировать не только физические силы жены, но и ее чувства женщины.