Рядом с вами
Шрифт:
Гаяне только за голову хваталась. Что тут скажешь? Правду говорят: в двадцать лет ума нет и не будет.
Бабок ей и самой жалко, и милостыня – святое дело, но надо же и меру знать. Гаяне терпела-терпела, потом не выдержала:
– Бросай, Додо, эту будку. Толку нет, один убыток…
Нет, не послушала ее эта упрямица. Досиделась, пока хозяин ее с работы не выгнал, да еще и в воровстве обвинил – ославил на весь район. Э-э, что тут говорить! Не повезло ей с дочерью – факт.
…Или хоть ее замужество взять. Другие замуж выходят, чтоб свое положение улучшить. А Додо вышла – в какое-то беспросветное ярмо впряглась. Муж ее, Анзор, как в той рекламе
– Разведись с ним, Додо, – стала она требовать, – не мучай себя!
А эта ненормальная только свое твердит и плачет:
– Мама, мама, ты же верующая! Как можно топить человека, когда ему и так плохо?! Что там Иисус Христос говорил о тех, кто в тюрьме сидит?..
Словом, довела она тогда Гаяне до сердечного приступа своим упрямством. Сама-то как нехристь, в церковь не ходит, а туда же – цитировать Евангелие пытается.
Гаяне часто-часто задышала от старой обиды, потом, убеждая себя, что гнев – последнее дело, снова с трудом углубилась в чтение акафиста. Главное, сосредоточиться и возносить свою молитву после каждого икоса: «Вразуми, Господи, заблудшую Додо и даруй ей ум».
На какое-то время душевное спокойствие было установлено. Но различные помыслы снова унесли Гаяне далеко от читаемого.
Как все-таки странно получается. Додо и трудолюбивая, и талантливая. Не учась нигде, сама выучилась рисовать, уколы делать, по-английски разговаривает так, будто Оксфорд закончила. А толку с гулькин нос. Зато от соседей отбоя нет. У одной контрольная на носу, у другой три раза в день курс уколов назначен, третья рубашку принесла разукрасить и вышить. И для всех Додо незаменимая, а Гаяне при ней в роли швейцара: целый день у дверей крутится, одних встречает, других провожает. Это ли спокойная старость? Нет, надо молиться.
Гаяне снова углубилась в акафист и с превеликим трудом добралась до седьмого икоса. И тут зазвонил телефон. Пришлось отложить книгу и потащиться на настырный трезвон. Опять, небось, ее дочка кому-то понадобилась.
Так и было. Голос в трубке был незнакомый.
– …Мне сказали, что Додо может бесплатно позаниматься по английскому. Мне очень нужно. Я троюродная сестра вашей соседки Эки с девятого этажа.
Гаяне собрала в кулак все свое человеколюбие и выдавила из себя дежурную фразу:
– Оставьте ваш телефон. Додо вам сама перезвонит.
С отвращением записала номер.
Нет, этот поток людей никогда не кончится! А все потому, что дочка не умеет себя ценить. Посадила всех себе на шею. Людей, видите ли, ей жалко. Вылитый покойник-отец. Поэтому они и при коммунистах-то жили от зарплаты до зарплаты, а теперь, при капитализме, если бы не помощь брата Гаяне из Еревана, давно бы с голода умерли.
На что крепкий человек Вардан, но и тот уже изнемогает. Потому что Додо из-за своей идиотской жалости процентные долги наделала. Пришла к ней как-то подруга Тамта и давай ныть:
– Моего мужа в деньгах кинули. Что делать, у кого одолжить? Додо, генацвале, помоги, найди человека…
Додо, недолго думая, помчалась и взяла под свою ответственность
Гаяне заохала и пошла дочитывать «Прибавление ума». Без надежды и жизнь не жизнь. Может, что-то изменится.
Недавно, в довершение ко всему, Додо новую глупость задумала. Приходит как-то вся сияющая (сердце Гаяне сразу екнуло – ох, что-то не то!) и говорит:
– Мама, давай я котенка возьму.
Гаяне так и села, где стояла. Вот не было печали! А Додо свою идею дальше развивает:
– Мама, мамочка, ты же знаешь, как я люблю животных. И так у меня в жизни ничего нет, я все время болею, а котенок – это источник постоянной радости.
Гаяне воздела руки к тусклой пластмассовой люстре:
– Вай ме, вай ме! Бог, когда хочет наказать, ум отнимает. А у тебя, Додо, ума с детства не было. Еще в детском саду свои куклы направо-налево раздаривала. Ты сама себя содержать не можешь! Мы без долгов в магазине одного месяца не можем прожить, а ты еще о каком-то котенке говоришь?!
Додо и слышать ничего не хочет, не унимается:
– Мама, ты же верующая! Все святые животных любили…
Гаяне покачала головой, отгоняя навязчивые воспоминания, и снова мужественно взялась за акафист.
В дверь позвонили.
Гаяне с трудом поднялась с качалки и заковыляла в коридор. На пороге стояла радостная раскрасневшаяся Додо, а за ней какая-то разбитная девица неопределенного возраста и две девочки семи-восьми лет.
– Мама, мамочка, им ночевать негде. Их с квартиры выгнали. Они у нас пока поживут… – И запнулась, глядя на вытянувшееся страдальческое лицо матери. – Немного. Не на улице же им быть!
Гаяне всплеснула руками и с огорчением возвела карие глаза с многовековой армянской грустью к иконе Спасителя:
– Ах, Аствац [8] , за что мне это? Прошу, прошу – не слышишь Ты меня…
История вторая, рассказанная Дездемоной, женой племянника Гаяне Парура, своей троюродной сестре по приезде в Тбилиси
– …Где я сегодня была, Мери-джан, ты не поверишь! Как я тебе рассказывала раньше, бедная Гаяне живет как в аду с этой блаженной Додо. Всю жизнь из одного приключения в другое попадают. В долгах как в шелках. Мой свекор им деньги посылает, а они их тут же на всяких бомжей спускают. Года два назад Додо какую-то аферистку с двумя детьми в дом притащила. Насилу потом Гаяне эту гоп-компанию вытурила. Из-за них опять в процентные долги попали. Гаяне даже священника из Сурб Геворга [9] привела над головой Додо Евангелие читать. Надеялась, что немного мозги на место встанут. Тот, бедный, битый час читал, читал… Аж вспотел весь, Гаяне говорила. И все без толку.
8
Господи (арм.).
9
Армянская церковь Сурб Геворга (святого Георгия) в Тбилиси.