РЯВанш! (СИ, с иллюстрациями)

Никитин Дмитрий Николаевич

– Безобразие!
– вскричал губернатор.
– Куда смотрит полицейское управление?!

– На нашу полицию, ваше превосходительство, я бы не полагался!
– криво усмехнулся Голявин.
– Как я уже имел честь докладывать, владивостокский полицмейстер полковник Баринов и начальник сыскной полиции Мажников практически открыто покровительствуют торговле опиумом. Во Владивостоке набирают к себе в полицию отъявленных рецидивистов, бывших каторжан, так что население боится городовых больше открытых грабителей. Установлена связь Баринова и Мажникова с китайскими преступными сообществами. В том числе - с пресловутым "Гунвэй Туан". Это "Общество нерушимой охраны" сотрудничало еще с германцами, устраивало нам диверсии на КВЖД и в Сибири. А сейчас "Туан" кормят японцы. Так что шпионов еле успеваем ловить. И все с отличными документами от нашей полиции. Ну а с революционным подпольем у господ Баринова и Мажникова вообще самые теплые финансовые отношения. Но там уже английские и североамериканские деньги, хотя Британская корона и Соединенные Штаты, вроде, нам как бы пока союзники...

– Владимир Александрович!
– обратился к губернатору генерал Турбин.
– Простите великодушно, но ведь гнать надо этого Баринова. Я тоже о нем много чего наслышан.

– Поверьте, не могу, Александр Федорович!
– развел руками генерал Толмачев.
– Это креатура приамурского генерал-губернатора. Жаловался я не раз в Хабаровск, требовал отставки полицмейстера, но всё без толку. А в Петроград обращаться, так там у Гондатти куда больше покровителей, чем у меня.

– Мда...
– Турбин задумчиво посмотрел на Голявина.
– Но, всё же, с полицией у нас в России такие проблемы повсеместны, а бунтов особо не наблюдается. Не преувеличиваете ли вы опасность, ротмистр?

– Ваше превосходительство! Здесь ситуация особая. Город наш в прошлую, германскую войну единственный оставался свободным для ввоза на всю страну. Заграничные грузы только через нас в Россию шли. Владивостоку из этого кое-что перепадало, попривыкли к сытой жизни. А сейчас ровно наоборот. Порт в блокаде, да и железная дорога для военных нужд. Подвоза нет, вывоза нет, значит, заводы встают один за другим. Безработица, дороговизна. Продовольствия мало, карточки. Что еще нужно для подрывной агитации? Сейчас чуть ли не у половины обывателей революция в мозгах, а среди рабочих, считай, поголовно! В городе у эсеров и эсдеков с анархистами не только подпольные кружки, а несколько тысяч боевиков в дружинах, и вооружены они не одними револьверами и бомбами-самоделками. Сюда в мировую войну столько оружия завезли, что Бог знает, сколько со складов по рукам разошлось. И, дай Бог, если только карабины, а не пушки с пулеметами. У нас на Каторжанке и бронепоезд при желании спрятать можно...

– И всё же, ротмистр, - прервал Турбин.
– Против нескольких тысяч революционеров у нас здесь целый армейский корпус. Это не считая четырех крепостных артиллерийских полков, морской бригады, казаков... Разве господа большевики и максималисты самоубийцы?

– Боюсь, ваше превосходительство, армейские части неблагонадежны. Основная масса солдат - недавние местные призывники. Портовые рабочие, сучанские шахтеры, деклассированные элементы. Крестьян мало, да и то, что есть - нельзя назвать верноподданным. Старожильческое население отсутствует, а в переселенческих деревнях - одни бунтари. К тому же солдаты сейчас заняты на фортификации, на тяжелых земляных работах. Много недовольных. Революционерам достаточно лишь придать этому недовольству организованную форму. По моим сведениям, практически во всех частях действуют тайные антиправительственные группы. Есть, разумеется, и центральная военная организация... Возможно, в ней участвуют и офицеры...

– Бросьте, ротмистр, это уже паранойя, - крикнул с места молодцеватый подполковник Луцкий, начальник контрразведки 5-го Сибирского корпуса.
– Будь ваша воля, вы бы всех отправили под арест!

– Попрошу без оскорблений!
– огрызнулся Голявин.
– Опасность мятежа мною никоим образом не преувеличена! Насколько я могу судить по агентурным, весьма, к сожалению, скупым данным, господа революционеры готовят выступление в подходящий для них момент. И это время как раз сейчас, пока общество обескуражено слухами о якобы наших военных неудачах. Если революционеры хотя бы чуть промедлят, они опоздают, упустят свой момент...

– Ну, и слава Богу!
– перекрестился Луцкий.

– Однако несколько следующих часов мы будем находиться в крайней опасности. Если революционеры и ударят, то сейчас, до того, как известие о победе русского флота распространится по Владивостоку. До того, как все поверят в нашу победу!

– Хорошо!
– губернатор Толмачёв начал подниматься из кресла, чтобы подытожить совещание.
– Вот завтра с утра этим и займемся. Совместим, так сказать, приятное с полезным. И народу сообщим о торжестве русского оружия, и заговорщикам отобьем охоту бунтовать. Надо еще обдумать, как флот наш встречать... Жаль, что Александра Васильевича не будет. Кого прикажите как триумфатора чествовать? Порембского? Кедрова? Вас, Сергей Николаевич?

– Увольте, Владимир Александрович!
– вымученно улыбнулся контр-адмирал Тимирев.
– Не надо бы особых чествований. Эскадра возвращается в таком состоянии, что вид ее едва ли вызовет радостные чувства у обывателей.

– Может тогда задержать прибытие эскадры?
– задумчиво проговорил Луцкий.
– Подержать ее в какой-нибудь бухте по соседству. Пока у нас тут всё не уляжется. А то ведь на кораблях тоже революционеры, как бы они с нашими, городскими, не столковались...

– Бог с вами!
– Тимирёв с укоризной посмотрел на Луцкого.
– Может, матросики наши раньше к революционерам и прислушивались, но теперь, после того, как они японцев побили, товарищей столько потеряли. От безделья матросы бунтуют, а не от труда и не от подвига ратного!

– Так-то это так, да ведь чужая душа потемки!
– Луцкий явно не намерен был отступать.
– Николай Васильевич подтвердит, сколько было донесений о революционных группах среди моряков. Да Вы сами говорили о тяжелом состоянии эскадры. Придет завтра во Владивосток половина кораблей, да и те с тяжелыми повреждениями. Это может вызвать сомнения у обывателей, что мы действительно японцев победили. Пусть лучше отремонтируются, приведут себя в порядок. А там, будем надеяться, и другие, отставшие корабли успеют подойти. Может, сам адмирал Колчак вернется. Тогда уже можно будет флот торжественно встречать...

– Так-то это так, но ремонтировать корабли лучше во Владивостоке!
– Тимирёв явно не желал откладывать возвращение флота.

– Ели мы задержим прибытие кораблей в порт, это может озлобить команды, - поддержал коменданта Галявин.
– Матросы ждут не дождутся, когда их отпустят на берег. А вы после всех тягот кровавого боевого похода отправляете их вместо портового города на какой-то дикий берег. Тут и святые взбунтуются!

– Выходит, они у вас всё же бунтовать готовы?!
– немедленно отреагировал Луцкий.

Губернатор был явно недоволен, что военный совет затянулся. Но, прежде чем он предложил перенести обсуждение на следующий день, в дискуссию вмешался генерал Турбин. Ему-то, собственно, не было дела, вернется ли эскадра завтра или нет. Генералу просто не нравился контр-адмирал Тимирев. По давней традиции должность коменданта Владивостокской крепости занимал командующий армейским корпусом. Но адмирал Колчак, явившись перед войной во Владивосток с дредноутным флотом, заставил Турбина уступить пост коменданта начальнику военного порта Тимиреву. Получалось, что генерал-лейтенант Турбин должен был подчиняться младшему по званию контр-адмиралу. Скандально известному мужу колчаковской любовницы! Пока во Владивостоке всем распоряжался Колчак, Турбин терпел. Но теперь, при отсутствии знаменитого флотоводц, генерал решил встать на сторону начальника своей контрразведки, лишь бы щелкнуть по носу портового командира.