Рыба в чайнике
Шрифт:
— Галя! — в измождении позвала она подругу.
— Что?
— Он отнял все мои душевные силы, и я проспала!
— Бегом собирайся!
— Ох! Я вообще ничего не знаю! Я ничего не выучила! Мамочка…
Галя сунула ей бутерброд с маслом.
— Главное, поешь.
— Угу. Березкин меня сегодня уроет, — сказала Лиля с набитым ртом. Ничего не знаю…
В ответ Галя выдала соседке учебник.
— В транспорте почитаешь. А сейчас беги. Ни пуха, ни пера!
— К черту! — прокричала Лиля, распахивая дверь.
В
В понуром, если не сказать «похоронном» настроении Лиля поднялась на крыльцо родного университета. Будущее представлялось ей безрадостным и печальным. На всех этажах по подоконникам сидел народ и лихорадочно листал, что у кого было. На очередной лестничной площадке она встретилась с потоком студентов, которые чуть не увлекли ее за собой. Внезапно из этого водоворота вынырнула улыбающаяся Ленка Пономарева и кинулась обнимать Лилю.
— Рощина! Великое чудо! Всей группой пойдем в церковь свечки ставить!
— Что случилось?
Пономарева была готова плясать от радости.
— Березкин вчера ногу сломал!
Облегчение огромной волной окатило Лилю.
— Что, правда?! — прошептала она.
— Да правда! Правда! Ох, счастье-то какое!
Лиля хотела было подумать, что нехорошо радоваться, когда кто-то ломает себе ноги, но студенческие инстинкты взяли верх над общечеловеческими.
— Так что, у нас зачет отменили?
Ленка покачала головой.
— Нет. Нам Тётина поставили. Но Тётин — это душка!
Лиля не была уверена, что это так, но уж очень хотелось надеяться.
— Кстати, Сухостой тебе четыре поставил! — добавила ей счастья Пономарева и побежала за толпой.
«Ни фига себе!» — обрадовалась Лиля, вспомнив Поручиковы иероглифы. Видимо, Сухостой не решился признаться, что ничего не понял в ее контрольной, и поставил четверку просто за объем выполненной работы.
Перед дверью в аудиторию толпилась половина группы. Кто-то обмахивал конспектом только что вышедшую Горшкову, кто-то, заткнув уши, читал дополнительную литературу, кто-то, выставив зад в потертых джинсах, подглядывал в замочную скважину.
Лиля огляделась кругом. «Фиников» нигде не было видно. Это настораживало. После вчерашнего, разумеется, Поручика надлежало ненавидеть и игнорировать, но… В общем, еще по дороге в университет Лиля решила сменить гнев на милость, если Ржевский ей чуть-чуть подскажет. Но подсказывать было некому.
— Лен, — позвала она подошедшую Пономареву, — а где «финики»?
Ленка пожала плечами.
— Они, наверное, уже отсдались.
— Вот злодеи!
Из аудитории один за другим выходили студенты, все довольные-предовольные. Тётин был преподавателем молодым, добродушным и никого особо не мучил.
— Что он спрашивал? —
— Да так, основные понятия…
Она прислонилась к стене и попыталась вспомнить хоть одно основное понятие. Зачет надо было сдать любой ценой. А то, не дай бог, придется пересдавать Березкину. С него станется: чтобы помучить студентов, он может и на каталке в университет прикатить!
— Ну, иди! — толкнула ее навстречу судьбе Ленка.
Но Лиля только отрицательно качнула головой.
— Я ничего не знаю. У меня даже «шпор» нету.
— А ты учебник под пиджак засунь. Видно не будет. Тётя пойдет покурить — подглядишь, если что.
Делать было нечего, и Лиля отдала себя одногруппникам, которые замаскировали томик по «Анализу» у нее на груди. От этого Лилин бюст сразу приобрел угрожающие размеры и несколько угловатый вид, но, в принципе, было не заметно.
— Следующий! — крикнул Тётин в открытую дверь.
Лиля вдохнула побольше воздуха, постаралась унять сердцебиение и вошла в аудиторию.
Павел Петрович Тётин, прозываемый за глаза Пашаськой или Тётей, был добрым аспирантом. Совсем недавно окончив университет, он до сих пор помнил, каким надо быть преподавателем, чтобы тебя любили учащиеся, и старался как можно меньше прижимать студентов и как можно больше заинтересовывать их своим предметом.
По этой причине его студенты знали «Анализ» в лучшем случае на три с плюсом. Постепенно Тётин начинал приходить к мысли, к которой рано или поздно приходит любой преподаватель: учиться надо заставлять. Но быть строгим как Березкин у Тётина не выходило. Во-первых, ему нравились студентки, и ставить им «незачет» у него рука не поднималась. А во-вторых, он боялся, что это может быть слишком заметно, так что студенты тоже исправно получали хорошие оценки.
Зачет уже близился к концу, и Тётину хотелось есть. Неаттестованными оставались только Рощина, Николай Трубин и Борис Сорокин. В этот самый момент в аудиторию вошла обалденная брюнетка с потрясающим бюстом. На мгновение Тётин потерял дар речи, но потом все же сообразил, что нельзя так пялиться на девичьи формы. Девушка, кажется, заметила его взгляд и даже несколько побледнела.
— Билет брать можно? — произнесла она тихим голосом.
— Можно, — эхом отозвался Тётин.
Брюнетка закрыла глаза и ткнула отманикюренным пальчиком в кучу смятых бумажек. А Тётин подумал: «Интересно, она замужем?»
— Как ваша фамилия?
— Рощина.
Тётин мог бы и не спрашивать: ведь не могла же брюнетка быть Трубиным или Сорокиным!
Рощина прошла к задней парте. При этом она держалась удивительно прямо, неся свою грудь как драгоценность.
Слушать, что вещает сидящая перед ним прыщавенькая студентка, Тётин уже не мог. Он все время отвлекался на Рощину. Та ничего не писала, как другие, и сразу было видно, что проблемы технико-экономического анализа и такая роскошная девушка просто несовместимы. Тётин вздохнул и стал думать о сексе. Не с Рощиной, нет! Желать свою студентку — недостойно. Он думал о сексе вообще…