Рыбья Кровь и княжна
Шрифт:
— А ломать пальцы и руки без крови можно? — тут же спросил Смуга.
— Ломать тоже ничего нельзя, но можно делать больно, кто первый вскрикнет, тот и проиграл.
Сам того не ведая, Дарник положил начало княжеской борьбе, которая вскоре широко распространилась среди его дружинников и хазарских богатырей. Когда, кроме любых захватов и бросков, в ней узаконились удары ладонями, предплечьями и босыми ногами, лишь бы не допускать пролития крови.
— Вот видите, к чему приводят ваши ссоры? — говорил сыновьям во время таких поединков князь.
— Точно, наши правила! — восклицали мальчишки, жадно запоминая приемы взрослых мужей-поединщиков.
Доволен был Дарник и Зорькой. Не такая властно-обходительная и торжественная, как Всеслава, она сумела покорить его новый двор своей женской скромностью и мягкостью. Передавала князю все жалобы и ходатайства простонародья, заступалась за всех провинившихся и оступившихся. Иногда это заступничество имело успех, что возносило ее еще выше в глазах простых людей.
Если к Всеславе с самого начала накрепко пристало слово княжна, то Зорьку, едва увидели, как ее с сыновьями обнимает князь, немедленно все стали называть княгиней.
— Разве я княгиня? — удивилась в первый же вечер наложница.
— Раз народ так называет, значит, княгиня, — рассудил Рыбья Кровь.
— Ну а явится Всеслава или твоя хазарская тарханша пожалует, немедленно запретишь княгиней при них меня называть.
— Пускай у наших дворовых голова болит, как им тогда выкручиваться. Веди себя как княгиня, и пусть будет что будет, — советовал князь.
Следующее лето он провел в прокладывании дороги от Новолипова на восток до Калача и Туруса. Навел даже в низовье Малого Танаиса такую же переправу через широкое речное русло, как на Славутиче у Ракитника. Если прежде липовские земли были вытянуты узкой полосой с севера на юг, то теперь к ним присоединились южные степи с запада на восток, от Славутича до Танаиса. Шеститысячного войска на все это уже не хватало, и Дарник стал набирать в него всех, кто желал ему служить. Жалованье новичкам в первый год не платили, но это мало кого останавливало, желающих получить коня, оружие и доспехи и красоваться в них в дальних походах было предостаточно. В короткое время количество воинов возросло вдвое. Кроме словен и хазаров, войско пополнили бродяги-изгои из десятков других народностей и племен.
Вот оно — настоящее мое предназначение, довольно размышлял Рыбья Кровь, успешно поддерживая у своих воевод и гридей ощущение, какие они все бравые вояки и вот-вот добудут себе новой воинской славы, только надо найти доброго противника, иначе и мечи доставать не стоит.
Свою третью — хазарскую, как он называл, — зиму Повелитель Дорог провел в дальнем походе на Перегуд. Преодолев восемьсот верст через Айдар и Корояк, вышел через месяц с полутысячной дружиной к самому дальнему своему северному владению. В Перегуде князя, освободившего их когда-то от норков, никак не ожидали и даже сперва не хотели открывать городские ворота.
— Даю вам два часа на подготовку достойной встречи, — передал Рыбья Кровь вышедшим к нему переговорщикам. Через два часа ворота действительно распахнулись, и княжеская дружина вошла в посад и крепость.
Перегудцы оказались правы, когда, изгоняя наместника Кривоноса, говорили, что князь добрый и все им простит. Князь и простил: велел всех горожан и людей с торжища внести в податные списки, и подымье превратил в полюдье — теперь подати решил собирать не с домов, а с количества горожан. Не хотели прямого правления княжеского наместника, разбирайтесь теперь отцы города сами, с кого какую личную подать брать, чтобы выйти на одну общую сумму.
— Так они многодетных и бедняков вообще из города изгонять станут, — предположил Корней.
— Да пускай изгоняют, больше будет кругом селищ и городищ, — вполне допускал Дарник.
При возвращении в Новолипов его ждала печальная новость: хан Сатыр умер, и тарханы собирали съезд выборных людей, чтобы провозгласить нового хана. Куда же без визиря? И Дарник отправился в орду.
На съезде выборщиков голоса разделились: треть предлагала сына Сатыра, треть — одного из тарханов, а еще треть желала в ханы липовско-гребенского князя. Нельзя сказать, чтобы это было для Дарника совсем уж неожиданно, он вполне допускал такую возможность. И все же, когда попросили выступить его, решительно отказался от предложенной чести:
— Если уважаемые тарханы согласятся, то я хотел бы и дальше оставаться их войсковым визирем. Но служить мне хотелось бы под началом сына Сатыра.
Совсем скромно пожелал, и все же именно эти слова склонили чашу весов выборщиков в сторону Илиса, старшего сына Сатыра.
— Все говорят, что у тебя слишком большое войско, и оно может погубить не только любого врага, но и нашу орду, — выразил опасение в доверительной беседе с визирем молодой хан.
— Прикажи, и я распущу его хоть завтра.
— Нет-нет, — не на шутку испугался Илис. — Все распускать никто не требует.
— Походное войско у меня — две тысячи. Остальное все по городищам и вежам, — объяснил Дарник.
— Я это к тому, что, если с тобой что-нибудь случится, мы получим десять тысяч удалых разбойников, с которыми никто не совладает.
— Ты прав. От этой беды есть два выхода. Или я веду все войско в дальние земли и там его в сражениях теряю. Или ты в каждом улусе создаешь свое войско и обучаешь его как надо. Выбирай?
Илис от такого выбора побледнел еще больше:
— Мне надо посоветоваться с тарханами. А куда ты этим летом хочешь направить острие своего копья?
— На север и восток направил, теперь только на запад, — отвечал князь.
Как Дарник сказал, так и сделал. Летний поход на запад через земли откочевавших ирхонов, уличей и тиверцев получился успешным. Шеститысячное войско стремительным переходом преодолело четыреста верст степного пути, переправилось через две больших реки и вышло к Истру-Дунаю. На его правом берегу находился пограничный ромейский город, в течение десятилетий отбивающийся от окружающих его болгар. Местный мирарх сразу же захотел нанять хазаро-словен на свою службу. Но князь имел другое намерение.
По Истру движение судов было еще активнее, чем по Танаису и Славутичу вместе взятым. Местные купцы весьма удивились, когда хазарский визирь рассказал им, что можно отправлять торговые караваны в Хазарию не по воде, а по суше. Удалось даже уговорить с десяток самых смелых купцов погрузить свои товары на дарникские повозки и вместе с войском отправиться на восток.
Этот обратный путь занял вдвое больше времени. В чужой земле Рыбья Кровь вел себя как в собственной: закладывал поселения, выравнивал дорогу, оставлял для охраны крупные гарнизоны.