Рыбья Кровь и княжна
Шрифт:
Пройдя прежним путем через все выстроенные вежи, следы противника обнаружили лишь у самой предпоследней из них. И то это было уже не свежее кострище и подстилки из листвы, судя по всему, для отряда человек в тридцать.
— Зимой они точно в холодные места забираться не станут, — заключил Лисич. — Значит, зря мы готовим им засады где-то наверху.
— Мы готовим не засады, а постоянно нависающий над ними меч, — строго разъяснил Рыбья Кровь. — Чтобы им здесь жизнь медом не казалась.
Когда полк спустился до самого берега, князь
— Пока не найдем Буртыма, назад в Сифес не вернемся.
В каждой береговой долине посылали разведывательную сотню вверх по ручью и неизменно находили там буртымскую вежу. В двух из них разведчикам выдали захваченных в плен арабов — прочесывание долин тремя ватагами принесло первый результат. Пленники утверждали, что все их войско ушло далеко на восток — переждать там зиму.
То же самое вскоре подтвердил и сам Буртым, который возвращался в Сифес прямо по берегу. Его полк был измотан не меньше дарникского. Тем не менее на Акротири все возвращались вполне довольные своей смелостью и настоящим мужским испытанием. Гребцы, и те чувствовали себя молодцами. Что же до сербов, то они вообще словно срослись со словенами в одно целое, во всем помогая и поддерживая друг друга. Особенно это стало очевидно в Сифесе, где ромеи и италики смотрели на северных и южных словен уже без прежнего высокомерия, а с какой-то даже ревнивой завистью.
— Ты изменил все их представления о варварах, — смеясь, говорил отец Паисий, довольный, что снова видит предмет своего жизнеописания живым и невредимым. — Больше всего наших стратиотов убивает, что вы не боитесь никакой черной работы, умеете и дома строить, и сами себе одежду стирать, и без хорошей еды долго обходиться.
Адаш, как когда-то на побережье близ Дикеи, при арсах бросилась в ноги Дарнику и крепко прижалась к ним.
— Хорошо, хорошо, — приговаривал по-хазарски Рыбья Кровь, смущенно гладя наложницу по голове. Всегда бесчувственные и недоверчивые арсы деликатно отводили в сторону глаза.
Кошка, оставшаяся от Лидии, та тоже учудила: вскарабкалась по князю, как по дереву, и воротником улеглась на его плечах, победно урча.
Рад был возвращению Дарника и мирарх.
— Ну а дальше что? — спросил он, когда Рыбья Кровь рассказал ему подробно о всем рейде. — Отдыхаете и снова в поход?
— Такими вылазками мы двести лет будем освобождать ваш Крит.
— Что же тогда?
Дарник не спешил отвечать и делал это весьма красноречиво.
— Хочешь взять дромоны и высадиться на восточную часть острова? — понял Золотое Руно.
— Не совсем так.
— А что же еще?
— Хочу взять тебя и всю ромейскую миру и высадиться на восточный Крит, — подчеркнул князь. — Вернее, это ты со своей миром возьмешь туда меня, сербов и италиков.
— Ты сошел с ума! Среди зимы плыть неизвестно куда и высаживаться не зная, что нас там ждет!
— Хорошо, беру только две ромейских тагмы и две тагмы италиков. Но ты все равно должен плыть с нами.
— Разве тебе нужен там какой-нибудь начальник? — продолжал сопротивляться Калистос.
— Во-первых, ты нужен, чтобы показать арабам: здесь сам мирарх, и это не временная вылазка, а решительное отвоевывание всего острова.
— А во-вторых?
— Во-вторых, я пятый год воюю без начальника. И первый раз хочу, чтобы он у меня был. А ты очень подходишь на это место.
— Ну, негодяй! — расхохотался Калистос. — Знаешь, как ко мне лучше всего подойти… — Он чуть призадумался. — Комиты меня растерзают за такое полководческое взбрыкивание.
Действительно, на большом военном совете, состоявшемся на следующий день, все ромейские комиты выступили против подобной авантюры. Им вторили навклиры дромонов и комиты италиков, хорошо говорящие на ромейском языке. Сербские воеводы и липовские хорунжии помалкивали, выжидающе поглядывая на Дарника. А тот молчал, давая мирарху возможность самому все обосновывать.
В ход у противников дерзкого похода шли и невозможность плавания по бурному зимнему морю, и отсутствие продовольственных запасов на новом месте, и даже вялость воинов, уже настроившихся зимовать на Акротири.
— Теперь ты говори, — утомившись, передал слово князю Калистос.
— Все что вы говорите, все верно, — с какой-то даже почтительностью в голосе обратился к комитам Рыбья Кровь. — Но давайте вновь соберемся через два дня. Пусть сначала во всем войске узнают, что варвары: словене и сербы — снова хотят идти и побеждать, а ромеи и италики, побеждавшие всех тысячу лет, теперь умеют крепче всего держаться за теплые одеяла. Если через два дня вы опять назовете своих воинов сонными и вялыми, то так тому и быть: будем освобождать Крит еще двадцать — тридцать лет.
На том архонты с воеводами и разошлись.
— Хитрое предложение, — так оценил слова князя Золотое Руно. — При любом результате ты в выигрыше. Потом в случае неудач просто разведешь руками и скажешь: я же говорил, как надо было действовать.
Через два дня совет архонтов был уже совсем другим. Военачальники деловито обсуждали, сколько чего брать, какие тагмы грузить на дромоны и как подгадать с хорошей погодой и попутным ветром. Еще неделя ушла на приготовления. Дарник готовился по-своему: собирал всех липовцев по сторожевым вежам и менял их там на сербо-италийские гарнизоны.
Трижды из-за погоды отплытие откладывалось, наконец, после продолжительной непогоды показалось солнце, задул устойчивый западный ветер, и восемь дромонов с тремя тысячами воинов вышли из залива Суда, чтобы под всеми парусами и на веслах устремиться на восток. Прежних гребцов с собой не брали, их места заняли сами воины и, меняясь каждые два часа, неутомимо гнали суда вдоль берега.
Отец Паисий также находился рядом с Дарником и, верный своей писарской цели, продолжал задавать вопросы: