Рыцарь бедный
Шрифт:
– Грустная история! – сказал, вздохнув, Чигорин. – Спасибо, дорогой мэтр, за интересный вечер.
Он оплатил счет гарсону и встал.
– Постойте! – схватил его за руку Арну де Ривьер. – Вы завтра уезжаете в далекую Россию, к волкам, бегающим вечной полярной ночью по снежным улицам Петербурга…
– И день у нас сменяется ночью, как в Париже, и волки по улицам не бегают, – обиженно возразил Чигорин. – Разве только двуногие, да и те ездят в колясках.
– Все равно! Больше с вами, может, не увидимся. Я уже стар. Я не зря так разболтался о Морфи. Кто-кто, а я изучил до косточки и стиль и манеру его игры. Но только одного шахматиста наших дней могу
– Цукерторта? Стейница? Блекберна? – простодушно перечислял корифеев Михаил Иванович.
Арну де Ривьер посмотрел ему в глаза и торжественно обнял.
– Не угадали. Вас! Я видел все ваши партии из турниров в Берлине, Вене, Лондоне, сам сыграл с вами десять. Вы – Морфи наших дней! У вас, Мишель, такой же искрящийся, как шампанское, талант! Блеск и глубина комбинаций! Очаровательные замыслы! И к тому же смелость, темперамент и любовь к нашему искусству. Но… есть и недостаток, какого не было у Морфи. Вы не всегда играете с одинаковой силой. А это очень важно для успеха. Недооцениваете партнеров, что ли, или устаете под конец? Возьмем наш матч: вы меня не хуже Поля разбили в пух и прах, а потом стали играть спустя рукава, и я почти выкрутился. Так нельзя! Надо тренироваться, как американские боксеры! Надо держать себя под уздцы! Надо работать, имея в виду только одну цель. Одну! Одну!! Одну!!!
– Какую?
– Вы можете, вы должны, вы будете чемпионом мира!
Глава пятая
Не для себя – для России
Кто бы мог подумать, и прежде всего сам Чигорин, с таким блеском выступивший в международных турнирах в начале восьмидесятых годов, что после Лондонского турнира он целых шесть лет не будет принимать участия в международных соревнованиях!
Правда, в ту эпоху турниры крупного масштаба устраивались довольно редко. Но мелкие турнирчики с участием одной–двух заезжих знаменитостей и местных сильных шахматистов, сеансы одновременной игры, в том числе пользовавшиеся особой популярностью сеансы «вслепую», матчи между гастролерами и местными чемпионами происходили повсюду. Шахматная жизнь в Западной и Центральной Европе и в США била ключом. Чигорин же шесть лет не выезжал из России!
А ведь он, не имевший в России ни семьи, ни собственности, вполне мог бы по примеру Стейница, Цукерторта, Левенталя поселиться в центре мировой шахматной жизни – Лондоне и начать, наряду с гастролями в разных странах, борьбу за мировое шахматное первенство.
Но Чигорин считал, что важнее эгоистических, личных интересов создание русской шахматной организации и возрождение русского шахматного журнала. Он не хотел быть чемпионом без родины, одиноким «шахматным волком», бродящим по миру в поисках добычи, а хотел стать представителем авторитетного, крепко спаянного творческими и спортивными интересами национального шахматного союза, объединяющего по всей России десятки тысяч любителей игры. Чигорин был прежде всего патриотом и общественным деятелем.
Конечно, Чигорин, как всякий творческий работник, нуждался и в сочувственном окружении, в ценителях его таланта. И не из-за суетного желания лести, хотя похвалы, если они произносились от чистого сердца толковыми людьми, были ему приятны. Чигорин хотел сплотить вокруг себя в шахматной организации людей, столь же страстно, как он, интересующихся шахматной культурой, с которыми он мог бы делиться своими творческими и спортивными планами, играть тренировочные партии, проводить сеансы одновременной игры, вести теоретические занятия, воспитывать молодые кадры русских шахматистов. Словом, Чигорин мечтал о той чуткой, страстной, квалифицированной аудитории болельщиков, с которой так хорошо знакомы советские гроссмейстеры и мастера.
И с упорством фанатика Чигорин по возвращении из-за границы приступил к созданию Петербургского шахматного клуба, рассматривая его как первый шаг к возрождению журнала, как первую ступень к созданию Всероссийского шахматного союза.
Лучшие годы своей жизни, не страшась приближающейся старости с неизбежным упадком сил и утраты с таким трудом добытой славы, отдал Михаил Иванович воплощению своей мечты!
Но на этот раз, наученный горьким опытом, он подошел к объединению русских шахматистов и к возобновлению выпуска журнала более вдумчиво и осторожно.
Вторая половина 1883 года прошла в обычных заботах шахматного профессионала: в редактировании шахматного отдела «Всемирной иллюстрации», в игре со случайными партнерами в ресторане Прадера и в завязывании знакомств с людьми, которые могли помочь осуществлению замыслов Чигорина.
Именно потому Михаил Иванович соглашался играть матчи, которые для него не представляли большого творческого интереса. По возвращении Чигорина с турнира в Лондоне петербургский шахматист барон Нольде предложил Чигорину сыграть с ним матч. Условия: ставка 150 рублей, Чигорин дает барону фору – пешку и ход. Чигорин выиграл матч со счетом +5, –4, =3. Неудовлетворенный барон три года спустя повторил свой вызов на матч на тех же условиях. На этот раз Чигорин выиграл матч со счетом +5, –2, =2.
Читатель может удивиться: как же Чигорин, уже пользовавшийся мировой известностью, соглашался играть с любым желающим, лишь бы у того были деньги? Не свидетельствует ли это о корыстолюбии Чигорина? Такой вывод был бы ошибочен. Нельзя забывать, что Чигорин, став первым шахматным профессионалом в России, всегда нуждался. Выигрыш у богатого барона 150 рублей с затратой на игру многих вечеров с риском потерять самому такую же сумму, так как ставка была взаимной, а игра шла на фору, был законной компенсацией. Кроме того, влиятельный барон в дальнейшем мог оказать Михаилу Ивановичу помощь в преодолении всяческих бюрократических рогаток.
К сожалению, такие матчи на фору, а также турниры-гандикапы, где Чигорин давал противникам то пешку и ход, то копя, то ладью, причиняли огромный вред его шахматному совершенствованию. Михаил Иванович, во-первых, отвыкал играть с партнерами, равными по силе, на равных условиях белыми и черными, во-вторых, не мог совершенствоваться в дебютах и детально разрабатывать начала, наиболее подходящие для его стиля, то есть, как нынче говорят, – создавать свой «дебютный репертуар». Давая противнику, например, пешку и ход, Чигорин должен был применять не нормальные дебюты, что повело бы к быстрому поражению при отсутствии слоновой пешки, в обычной партии прочно прикрывающей короля, а с первых же ходов запутывать противника необычными, не указанными ни в одном руководстве сериями ходов. А играя белыми и давая противнику вперед коня или ладью, Чигорин должен был сразу начинать, с точки зрения игры на равных, «некорректную», чересчур рискованную атаку, дабы быстро дать мат и не позволить ввести противнику в игру свою лишнюю фигуру.