Рыцарь Грааля
Шрифт:
– Благородный сэр! Вчера я успел выучить вашу песню и уверен, что смогу исполнить ее не испортив.
– Ты уверен, что помнишь песнь о верной и преданной любви? – принц поднял Пейре с колен. – Ведь ты слышал мелодию лишь один раз?
– Этого вполне достаточно, – скромно потупился Пейре. – Верьте мне, сиятельный принц, ночью я наигрывал вашу мелодию много раз, потому что она запала мне в сердце.
– Решено. Ты будешь подыгрывать мне. Должно быть, Господь не случайно вчера послал мне тебя, если сегодня он отдает мою жизнь и честь в твои руки. Спаси же, мальчик мой, своего принца, и история не забудет твоего славного подвига, – он весело подмигнул Пейре и, показав на него очень довольному
Перекрестившись и быстро протараторив молитву своему любимому святому, Пейре дотронулся до струн.
Нежная мелодия, тонкая, словно звуки пробуждающейся природы, теплая, точно первая ласка матери, излилась из-под гибких пальцев юного музыканта и поплыла по залу. Пейре украсил песню Рюделя, придав ей невиданную до этого глубину и совершенство. Так что сам автор, поначалу смешавшись, запел тише обычного. В конце концов, очарованный и околдованный неземным звучанием своей песни, принц запел в полную силу. Песня Джауфре летела легкой голубицей под своды зала, отзываясь в чувствительных сердцах рыцарей и дам, которые со слезами умиления на глазах взирали на стройную фигурку юного музыканта, его горделивую осанку, белый лен одежды и золотые, словно у ангела, волосы.
Текст песни, как мы уже говорили, был прост и примитивен, и что еще хуже – поэт то и дело путался с рифмами и терял только что обретенный ритм. Искусство Пейре сделало огрехи поэзии Рюделя незаметными, превращая явные минусы в блистательные плюсы. Так что, когда мелодия истекла, подобно последним кружевам лунного света или исчезающей в воздухе радуге, в зале поднялась настоящая буря.
Пейре поднял глаза и встретился со все понимающим взглядом Бертрана. Молча они поприветствовали друг друга.
Пока хозяева турнира совещались, кому из трубадуров присудить победу, герольды выкликали их имена, доводя зал до исступления.
«Если победителем назовут принца – Бертран будет повержен!» – подумал Пейре, и от этой мысли ему сделалось плохо.
Рожер-Тайлефер поднялся со своего места и еще раз попросил совета у благородного собрания, кого же следует назвать победителем? Лучники уже начали успокаивать первых драчунов, желающих с помощью силы доказать правоту своего суждения о выступающих.
Наконец решение сложного вопроса было возложено на королеву турнира поэтов прошлого года – на прекрасную донью Бланку, которая своей властью увенчала славой обоих рыцарей. Чем положила конец вспыхнувшей было ссоры.
– Было бы непростительно с нашей стороны, наградив одного из этих трубадуров, лишить права выступления во втором туре другого, – весело и звонко произнесла она. – И главное, лишить почтеннейшую публику радости еще раз за сегодняшний день услышать столь великолепных певцов.
Но прежде чем отшумели последние восторженные возгласы, благородный Рюдель взял слово. Улыбнувшись собранию, он подошел к Пейре и, обняв его за плечи, произнес:
– Будет несправедливым, благородные рыцари и прекрасные дамы, участники турнира, если я, забрав себе все лавры, обойду стороной молодого человека, которому во многой степени я обязан сегодняшней победой. Поэтому, дабы никто и никогда не смог обвинить меня в черной неблагодарности, я осмелюсь представить собранию великолепного трубадура, юного и прекрасного певца любви Пейре Видаля, который хоть и не был записан для участия в этом турнире, не менее прочих достоин здесь находиться. Поэтому я прошу благородных хозяев замка позволить моему другу Пейре Видалю занять мое место на этом турнире. Сам же я готов устраниться и взирать на его победы со смирением и радостью, ибо продолжать участие в турнире без инструмента для меня
– Позвольте и мне просить за Пейре Видаля, – рядом с Рюделем встал его недавний противник Бертран. – Преклоняю колено перед королевой турнира прекраснейшей мадонной Бланкой и молю ее дать шанс этому юноше показать нам во всем блеске свой талант. Клянусь рыцарской честью и доблестью, что не стану принимать дальнейшего участия в турнире, если будет отказано Видалю, потому что я слышал его игру и не хочу, чтобы кто-нибудь из завистников сказал после турнира, что Бертран де Борн не сделал попытки помочь одаренному трубадуру занять подобающее его талантам место.
– Клянусь Богом, любезный Бертран, что никто из ныне живущих никогда не посмеет обвинить в чем-то подобном вас, мой друг! – слушавший трубадура с вниманием тулузский граф вскочил теперь с места и готов был подбежать к доблестному рыцарю, дабы успокоить его лично, но сильная рука облаченного в красное зятя остановила благородный порыв старого графа.
– Если молодой человек не получит разрешение участвовать на нашем турнире, значит он как сын безродных родителей будет вынужден вернуться к себе домой. Я знаю, как простолюдинам сложно хотя бы раз оказаться на рыцарских турнирах, и понимаю, что на следующий год он может уже не найти в себе сил и средств для того, чтобы снова предстать на турнире. Я же пекусь о том, чтобы иметь возможность сражаться с действительно сильным противником, коим может оказаться этот юноша. Да и не только я, – сверкая глазами, Бертран обвел взглядом достойное собрание. – Клянусь честью, что присутствующие здесь рыцари скорее последуют моему примеру и откажутся от участия в турнире этого года, нежели позволят, чтобы о них думали, как о слабаках и трусах, боящихся бросить поэтический вызов новому противнику!
В зале поднялся неодобрительный гул, несколько человек повскакали с мест, поддерживая благородное негодование Бертрана. Все они рвались в бой, не желали и капли снисхождения ни от кого другого, как от собственных дам.
– Но молодой человек не был представлен турниру по заведенным правилам. – Пытаясь перекричать собрание, надрывался правитель Каркассона Рожер-Тайлефер. – Он не представил никаких грамот, никто не поручился за него до звука медных труб, возвещающих об окончании записи.
Ответом ему был настоящий гвалт. Рыцари вставали со своих мест, громко возмущаясь произволом.
– Позвольте и мне, пусть запоздало, просить за моего ученика Пейре Видаля и предоставить необходимые для участия грамоты, – из левого прохода, расталкивая лучников и раздавая зуботычины нерасторопной челяди, к центру зала пробирался де Орнольяк. – Ваша милость, благородное собрание. Вот грамоты Пейре Видаля, – он поднял над головой бумаги и со значением положил их перед старым графом.
– Но не будет ли нарушением всех правил и установленного порядка, если мы примем грамоты на участие в турнире после того, как шестеро участников первого тура скрестили между собой поэтические копья? – перекрикивая ор, обратился старый граф к собранию. Ответом ему были радостные крики и бряцанье оружия. – Тогда я передаю полномочия принять единственно правильное решение королеве предыдущего турнира несравненной донне Бланке. И да будет Господь ее поводырем.