Рыцарь Христа

Стампас Октавиан

— Если бы это было так, — возразил Боэмунд, — то неужто Он в это время не стал бы проповедовать? Конечно, стал бы, и кончилось бы тем, что его все-таки поймали бы и казнили. Нет, ваши утверждения ложны.

Весь следующий год мы провели в плену у сарацин, и весь год они пытались склонить нас к тому, чтобы мы приняли их веру, они сулили нам славу и богатство, мечтая о том, что мы станем полководцами у них, но ничто не могло поколебать нас. Они уверяли нас, что крестоносцы продолжают проигрывать одно сражение за другим, что Иерусалим в осаде, а Антиохия уже взята Данишмендом, что почти все вожди, включая Раймунда Тулузского и Гуго Вермандуа, погибли в битвах, но мы не верили ни единому их слову, хотя и тревожились о том, как обстоят дела на самом деле, гадали, сколько правды в уверениях сарацин, а сколько лжи.

Я уже успел смириться с участью

пленника и готовился к долгому пребыванию в плену, как вдруг наступило освобождение — Бодуэн договорился с сарацинами, и они освободили нас, получив от Иерусалимского короля огромнейший выкуп. Все же, при всей своей скупости и самодурстве, брат покойного Годфруа был глубоко в душе прекрасным человеком, и мы с огромной благодарностью склонили пред ним свои головы, когда прибыли к нему в Иерусалим весной 1103 года. К сожалению, многое из того, в чем уверяли нас сарацины, оказалось верным. Прошлый год был не очень удачным для крестоносцев. Гуго Вермандуа потерпел крупное поражение от сельджуков в Каппадокии, получил в той битве множество ран, от которых спустя некоторое время скончался. Не стало предпоследнего из девяти рыцарей Адельгейды. Я оставался последним. По всей Малой Азии крестоносцы терпели одно поражение за другим. Данишменд и эмиры Алеппо и Харрана громили.их, угрожая уничтожить все завоевания великого Годфруа. Бодуэн был более удачлив. Он проиграл египтянам битву при Рамлехе, но через несколько дней разгромил их в Яффе.

Меня страшно тянуло отправиться в Киев, но обида не пускала. Прошло уже два года с того страшного дня, когда я прочел письмо Евпраксии, а боль была жива в душе так, будто все случилось всего несколько дней назад. Меня угнетало воспоминание о том, как я отсек кисть руки у одного из бражников в киевском подвале, но я утешал себя, что, быть может, именно этой рукой он указывал на мою Евпраксию, посылая ей вслед хулы.

Еще одно печальное известие суждено мне было пережить — внезапно скончался благородный сын Генриха, Конрад. Ходили слухи, что он был отравлен, и я готов был этим слухам верить.

Пожив немного в Иерусалиме, я отправился в Европу, побывал дома, но мне не сиделось на одном месте, только движение, только пространство могли хоть как-то заглушить мою тоску по Евпраксии, и я отправился в Англию, где давно мечтал побывать, наслушавшись рассказов Джона Лонгрина, английского рыцаря, состоявшего в отряде барона Росслина и прекрасно отличившегося в битве при Дорилее. Лондон мне очень понравился, это был красиво спланированный и хорошо укрепленный со всех сторон изящными крепостными строениями город. Понравились мне и жители его, мягкосердечные и приветливые, отличающиеся широтой натуры. Они весьма благочестивы, о чем говорит огромное количество храмов — кроме епископального собора в Лондоне двенадцать больших монастырских соборов и более ста приходских церквей. В светской жизни лондонцы блистают изяществом манер и одежд, в развлечениях они неиссякаемы — без конца мне приходилось принимать участие во всяких представлениях и играх, а также в турнире копейщиков, в коем мне достался не самый последний трофей.

Дочь богатого лондонского вельможи, Маргарита, стала моей спутницей во всех тамошних увеселениях. Эта милая девушка отчего-то находила меня забавным и достойным внимания человеком, а в конце концов я понял, что она влюбилась в меня. Это произошло однажды, когда мы отправились с нею вместе смотреть петушиные бои и там повстречали рыцаря Джона Лонгрина. Встреча была бурная, общие воспоминания мгновенно затопили нас обоих, мы целый вечер проговорили, распивая пиво, а Маргарита сидела рядом и восхищенно смотрела на нас. Лонгрин отправлялся в северное плавание, собираясь посетить Гибернию, Ольбанию, остров Танет и волшебную страну Туле. Не моргнув глазом, я тотчас заявил, что плыву вместе с Лонгрином, а Маргарита добавила, что ни за какие прелести не останется в Лондоне и будет сопровождать нас в нашем путешествии.

Через несколько дней мы оставили Лондон и отправились вдоль берега реки Темзы, пересекающей Англию с запада на восток. Добравшись до поместья Джона, называемого Лонгриншир, мы провели там одну неделю и затем прибыли в город Глостер, расположенный в низовьях реки Эйвон, бегущей к заливу Северн. Отсюда мы отправились на гребном судне, оснащенном парусами, и за день доплыли до берегов Гибернии, прекрасной страны, изобилующей плодородными почвами и чистейшими реками, в которых кишмя кишит рыба. Но жители острова негостеприимны и дики, живут они в

лесах и мало чем отличаются от зверей. За несколько дней мы проплыли вдоль всего восточного побережья Гибернии и отправились в Ольбанию, или, как ее еще называют, Шотландию или Скотию. По пути мы посетили остров Танет, где Лонгрин знал одно место, очень меня интересующее. Дело в том, что во время крестового похода Лонгрин имел при себе мешочек с землей, и достаточно ему было, ложась спать, распахнуть этот мешочек и положить его подле себя, чтобы змеи не решались на сто шагов приблизиться к англичанину. Не раз мы устраивали проверку — ловили змею и вытряхивали ее из сумы рядом с мешочком Лонгрина, и всякий раз змея в ужасе стремительно уползала прочь. Поскольку через некоторое время я намеревался вновь посетить Святую Землю, я решил набрать как можно больше чудодейственной земли с острова Танет, дабы у каждого крестоносца была надежная защита от ядовитых гадов. Лонгрин привел меня на то место, откуда несколько лет назад он брал отпугивающую змей землю, и мы насыпали целую бочку этой земли, отличающейся необыкновенным аспидным цветом.

Побывав в Ольбании, мы затем отправились еще дальше на север и через три дня приплыли в Исландию. Этот удивительный остров, населенный немногочисленным молчаливым народом, потрясает воображение огромным количеством вулканов, многие из которых постоянно действуют, извергая из себя потоки огненной лавы. Утверждают, что еще несколько веков назад Исландии как таковой не существовало, но затем из-под земли вырос вулкан, лава принялась растекаться, а застывая, образовывала сушу. Благодаря непрестанному излиянию лавы, территория суши постоянно растет, и если в 6666 году от Сотворения Мира не наступит конец света, то через пару веков остров Исландия воссоединится с Британскими островами и Гибернией, а еще через несколько столетий все водные пространства от Исландии до Испании превратятся в сушу.

Кроме того, Исландия знаменита разведением превосходных кречетов, которых отвозят в Европу и продают за большие деньги, и у каждого европейского монарха, разбирающегося в соколиной охоте, непременно имеются исландские кречеты, в том числе, и у Матильды Тосканской, а она-то, помнится, хвасталась, что сама разводит своих соколиков. Еще в Исландии особенная система власти. Королем у них непременно избирается священник, а распоряжаются всем епископы.

Из Исландии мы отправились еще дальше на север — на поиски сказочной страны Туле, которую Лонгрин видел однажды в юности, когда плавал туда вместе с отцом. Мы плыли три дня, и с каждым днем становилось все холоднее и холоднее. Судно наше вошло в полосу тумана, в котором мерещились загадочные тени; и вот, вдалеке мы увидели гигантский столп, возносящийся к самому небу. Чем больше мы приближались к нему, тем труднее нам было плыть, и, наконец, корабль замер на месте, не в силах сдвинуться, несмотря на все усилия гребцов. До столпа оставалось не больше одной мили, и с этого расстояния, насколько позволял туман, можно было видеть, что столп обладает невероятной шириной и высотой. Вершина его, возносясь до небес, увенчивалась огромным сверкающим шаром, как бы хрустальным. Увы, приблизиться к необычайному столпу нам так и не удалось. Оставалось только обойти его стороной и следовать дальше. Целый день мы плыли, видя сквозь густой туман за кормой тень гигантского столпа.

Вскоре нам стали попадаться огромные плавучие скалы, сплошь состоящие из льда и снега, а затем пошла область твердых волн, сквозь которые невозможно плыть. Судно стало двигаться в направлении на восток, и Джон, по каким-то ведомым лишь ему одному приметам, определил, что вот-вот мы увидим Туле. И действительно, когда наступила темнота, на севере вдруг мелькнула какая-то розовая нить, затем другая, золотистая, затем третья, серебристо-зеленая; мерцающие нити одна за другой совершали свои стежки по темно-синему небу, вышивая на нем причудливую вязь.

— Это и есть Туле — страна священная, расположенная между землей и небесами! — воскликнул в восторге Лонгрин.

Все, как завороженные, смотрели, не отрываясь, на игру светящихся нитей, которые продолжали вышивать по небу какой-то сложный рисунок. Лонгрин уверял, что нужно долго, очень долго смотреть на игру этого сияния, и лишь тогда увидишь обитателей страны Туле. Он советовал также молиться горячо к Господу, и все мы встали на колени, вознося свои молитвы. Это было прекрасно, кровь прилила к жилам так бурно, что холод перестал ощущаться. Очертания страны Туле становились все ярче и ярче, и вдруг Маргарита воскликнула первой: