Рыцарь и ведьма
Шрифт:
Я ненадолго остаюсь один, потом в помещение входят четверо молодых парней – вероятно, первые подвернувшиеся Целлосу студенты. Они перекладывают меня на натянутое покрывало и в таком виде выносят из здания. Проносят через небольшой двор (мне на лицо успевает упасть несколько дождевых капель), поднимают по лестнице соседнего корпуса и оставляют на кровати в помещении, похожем на гостиничный номер. Выйдя, запирают за собой дверь на два оборота ключа. Это хорошо. Значит, опасаются, что скоро я буду в состоянии повторить попытку к бегству. Слышу с улицы чей-то молодой смех.
По щеке катится слезинка. Нет, я не плачу. Вроде бы не плачу. Побочный
Только вот дальше что? Можно подумать, что-то изменится. Вот я лежу сейчас и ничего не могу сделать. Так это, надо признать, для меня давно уже норма. Взять хотя бы связь с женщиной, которая мне не принадлежит, – даже время наших свиданий определяю не я, а Ален Лурия: от его графика зависит, увижу я Джудит или нет. А служба в ордене… Да, раньше я мечтал стать рыцарем. Для того и проучился прилежно восемь лет в Академии. Но потом случился Першандель, и мне стало все равно. И мне уже два года все равно, а меня продолжают записывать в герои. Вот и кастигантам я понадобился ради моей доблести, которая если когда-то и была, то осталась там, на Першанделе. Меня словно несет куда-то, и я не могу ничего сделать. Хроническое бессилие. А сейчас оно только обнажилось, пригвоздило меня буквально.
Хотя с другой стороны… Может, именно это и есть предназначение? Когда что бы ты ни делал – и даже если вообще ничего не делаешь, – а кривая все равно доставит тебя в неизбежную точку? Что-то я запутался. Голова ноет… Чувствую тупое нытье во лбу, там, где сводятся брови… Эй, да ведь у меня получилось нахмуриться! Разволновавшись, пробую пошевелить лицом, бросая на это все силы, но ничего не выходит. Я устал, так ничего и не добившись. Смотрю на густые осенние тучи в окне. Тоже ползут еле-еле. Ничего, ничего, мы не торопимся. Передохнув, опять заставляю себя гримасничать. Слышу собственный жалкий стон:
– Э-э-э…
О господи, какое счастье. Опять слеза прокатывается по виску, оставляя горячий и мокрый след. Да, боль возвращается, мышцы снова что-то чувствуют. Радуюсь, как крестьянин ливню после затяжной засухи.
– Э-э-эм-мх-х-х…
Похоже, обошлось на этот раз. Сберег меня мой ангел. Вымолил. Осталось разобраться, ради чего. Разберусь, успеется.
Спустя время я уже перебираю в воздухе пальцами рук, не переставая при этом корчить отчаянные рожи и даже пытаясь говорить – ничего более подобающего, чем детская считалка, не приходит на ум:
Экси-пэкси, лес в овраге,Едет рыцарь на коняге,Берегись его, дракон,Тили-мили, выйди вон!Повторяю стишок раз за разом. Сперва похожий на нечто среднее между шорохом и скрежетом («Эхи-эхи… эх… а-ахи…»), мой голос крепнет, горло прочищается, и я, воодушевленный, едва не выкрикиваю ту же самую считалку, только в более задорной версии, которую мы, тогда еще дети, переняли от ребят постарше:
Экси-пэкси, спирт во фляге,Едет рыцарь на коняге,Разбегайтесь, девки, илиОн вас будет тили-мили!Какое же это наслаждение – шевелить пальцами, то сокращать, то растягивать мышцы лица и выпаливать из груди звуки, пускай не самые осмысленные, зато какие гремящие, какие взрывные!
За этим занятием меня и застает новый посетитель. Точнее, посетительница.
– Хага Целлос. – Она коротко взмахивает рукой в сдержанном приветствии. – Мне не сказали, что в вашем лице мы имеем не только героя, но и вокальное дарование. Да еще с таким самобытным репертуаром.
Я пытаюсь подняться, но силы пока не вполне вернулись ко мне – удается только полусесть, прислонясь к спинке кровати.
– Извините… Я просто… проверял, восстановился ли голос. Целлос – так вы сказали?
– Он мой отец, да. Извиняться не нужно. И вставать в моем присутствии тоже не требуется – не тот случай. Просто сядьте удобнее, я помогу вам поесть.
Девушка вкатывает в комнату небольшой столик на колесиках, убористо сервированный фарфором, серебром и пирамидками сложенных салфеток. Над супницей вьется прозрачный парок. Пахнет вкусно. Только сейчас осознаю, как сильно проголодался.
– Скажите, госпожа Целлос…
– Вы можете звать меня Хага, если при этом вам ясно, что фамильярничать не стоит. И еще. Не воображайте, что раз я девушка, то сочувствия во мне больше, чем ума. Отец предупреждал, что вы склонны представлять ваше положение в трагическом свете. Так вот. Не тратьте на меня свое рыцарское обаяние.
Я киваю. Не потому, что разуверился в своем рыцарском обаянии, а потому что перечить Хаге – значит оттягивать и без того запоздалый завтрак.
Девушка недоверчиво хмурится, усаживаясь на краешек кровати.
– Наслышана я о том, какой вы покладистый… Напоминаю: мы на втором этаже, а в коридоре дежурят люди. Вы что-то хотели спросить?
– Скажите, Хага, сколько меня здесь продержат?
– В обществе дамы джентльмен не следит за временем. Дольше, чем нужно, вы здесь не задержитесь, уверяю. Начнем с бульона.
А она ничего. Пожалуй, немного резковата, но припишем это ее заносчивому возрасту и излишней образованности, которая не всегда идет на пользу женщине. Несомненно, смотрит на меня свысока – как на неотесанного селянина, с которым приходится общаться по необходимости. А в целом чувствуется похвальная выправка характера, унаследованная от отца. И даже во внешности сквозит та же деловитая строгость. Макияж без глупостей: угольные штрихи на веках, губы тронуты неброской помадой. Короткие темно-русые волосы собраны в узел, лишь по одной прозрачной прядке оставлено, чтобы составить компанию опрятным маленьким ушам. Ни серег, ни колец. Лишь тоненькая золотая цепочка поверх белой блузки. И памятный значок с какой-то конференции на лацкане приталенного жакета. Все просто, без жеманства, но эффектно. В общем, девушка серьезная.
Вот и к нынешней задаче подошла ответственно: на каждую ложку куриного бульона сперва тщательно дует, потом не спеша подносит к моим губам, промакивает мне рот салфеткой и проделывает все по новой. Хотя что-то в ее глазах как будто говорит: не для того я диссертации защищала.
Когда настает черед салата из креветок и авокадо, я вызываюсь держать ложку самостоятельно. Хага не возражает. Покончив с салатом, я по одной спускаю ноги на пол и под опасливым присмотром моей гостьи сажусь ровно, чтобы вознаградить себя ягодным коктейлем. Надо признать: для узника совести питаюсь я вполне сносно.