Рыцарь Испании

Боуэн Марджори

На длинном ложе с цветочным узором, инкрустированном перламутром, склонив голову на алые подушки, возлежала донья Ана.

Ее пышные юбки из тонкого белого шелка с золотой вышивкой по кромке укрывали почти все ложе и касались красно-желтого пола.

На ней был зеленый шелковый жакет, поверх которого ниспадала складками большая кисейная шаль, в ее темных волосах поблескивал высокий металлический гребень, инкрустированный золотом и кораллами, а на шее была нитка коралловых бусин. Она

была очень красива.

Как только Хуан вошел, она села и, сцепив руки, сложила их на коленях. Он снял свою черную шляпу.

– Сеньора, – сказал он, – я целую ваши руки.

Она встала; служанка подошла к окну и задернула занавески.

– Кто вы? – надменно спросила донья Ана.

Она была очень красива.

Молния ударила, вызвав дрожь в недрах темного дома, и в душе Хуана также внезапно возникло новое горячее желание чем-то быть, что-то делать, достигнуть чего-то такого, что позволило бы ему дать ответ на вопрос этого гордого создания.

Его смуглая чистая кожа вспыхнула от унижения, он отбросил назад свой серо-коричневый плащ и опустился на одно колено.

На тускло-голубой парче его дублета, полускрытая кружевными краями пышных белых брыжей, поблескивала массивная цепь, звенья которой в форме кремней и кресал были выполнены из чистого золота и стали, а в центре висело золотое руно.

– Орден Золотого руна! – пробормотала донья Ана, отпрянув от него.

Он открыл ей один из своих титулов.

– Я сын Карла V, – сказал он и коснулся рукой роскошного знака на своей груди, символа самого авторитетного ордена в Европе.

Донья Ана села на край ложа и закрыла лицо ладонями. Ее пальцы были длинными, она не носила колец.

– Иисусе! – сказала служанка. – Дождь поломает розы.

Она осторожно открыла ставни и внесла в комнату два горшка с цветами, по одному в каждой руке. Розы безжизненно поникли под ударами дождевых струй, и вода капала с их листьев на красно-желтый пол.

Хуан поднялся и посмотрел на донью Ану. Шаль соскользнула с ее головы, и он увидел, что в ее темные волосы вплетена голубая бархатная роза.

Она уронила руки и заговорила; ее голос был тихим и хриплым.

– Тереса, – сказала она, – кого ты привела ко мне?

Молния ударила за открытыми ставнями, когда служанка внесла в комнату еще два залитых водой горшка с розами. Она остановилась, все еще держа их в руках, и с недоумением посмотрела на Хуана.

– Кабальеро, который пришел к воротам, – ответила она.

Затем она увидела орден Золотого руна на его груди.

– Святая Дева! – воскликнула она.

– Вы не знали, кто я? – спросил Хуан.

– Откуда мне знать хотя бы одного из рыцарей Алькалы? – горько ответила донья Ана.

Он слышал, что она никогда не

покидала дома иначе как в сопровождении троих или четверых человек, но он и предположить не мог, что она жила такой затворницей; это сделало ее еще более удивительной в его глазах.

– Господи! – вскричал он. – Может быть, вы и писем не получали и не слышали серенад?

– Я никогда не получала ни единого письма, – ответила она, – и меня заставляют спать в той части дома, которая обращена во внутренний двор, где слышен только плеск фонтана и иногда пение соловьев.

Хуан подумал обо всех подкупленных посредниках и обо всех музыкантах, которых нанимали играть перед домом Сантофимия-и-Муньятонес.

Он рассмеялся. Затем вновь посерьезнел.

– Сеньора, – спросил он, – значит, вы не приглашали меня? Тогда я уйду.

Теперь он с презрением думал о насмешках дона Карлоса и о той легкости, с которой он сам согласился пойти на встречу вместо инфанта. Она подняла на него взгляд.

– Почему вы подумали, что я обращалась к вам? – спросила она.

Кровь бросилась ему в лицо, он покраснел до корней своих пышных золотых волос, новое острое чувство пронзило его сердце. Она смотрела прямо на него, в ее глазах сияло что-то дикое и чудесное; и ему показалось, что янтарный свет, который изливали две лампы на стене, проходит сквозь нее, и она вот-вот растворится и исчезнет в золотом сиянии.

Он не мог признаться ей, что пришел к ней без намерения.

– Ваше послание было предназначено мне? – спросил он, затаив дыхание.

Она отвернулась.

– Я не знала, что вы принц, – уклончиво сказала она.

– Дон Хуан Австрийский! – прошептала служанка. Белым куском ткани она вытирала лужи воды, которые четыре горшка с розами оставили на гладких плитках пола.

– Кто были другие два кабальеро? – спросила донья Ана.

– Более высокий – дон Алессандро, герцог Пармы, сын Оттавио Пармского и Маргариты, дочери моего отца…

– А горбун, должно быть, был с вами, чтобы вас развлекать.

Хуан побледнел.

– Иисусе! – перекрестился он. – Он – инфант дон Карлос, единственный сын короля.

– О! – хором воскликнули женщины.

– Мне следовало это знать, – торопливо добавила донья Ана, – но вы ведь совсем недавно в Алькале.

Хуан сразу представил себе, какой прием мог ожидать дона Карлоса; он был рад, что она избежала ярости принца, которую навлекла бы на себя, если бы показала ему свое отвращение; он знал, каким мог быть Карлос.

Он сел на один из жестких черных стульев. Он чувствовал, что служанка смотрит на него с любопытством, а донья Ана – настолько пристально и пылко, что ее взгляд смутил и взволновал его.