Рыцарь Испании
Шрифт:
– Ему очень нравится ее миниатюрный портрет, который привез ему посол императора.
– Я ее не видел, – резко сказал король. – И что же, она так прекрасна?
– Прекрасна и печальна, Ваше Величество.
– Больше, чем королева? – ревниво спросил Его Величество.
– Не настолько красива, – искренне сказал Хуан, – но на портрете она очень мила.
– У шотландской королевы приданое лучше, – ответил дон Фелипе. – Так вы не собираетесь становиться священником, дон Хуан?
– Сеньор, я не смог бы. Но я молюсь, чтобы
– О, – мягко ответил король, – я найду тебе применение. Когда прибудешь ко двору, я отыщу его тебе.
Он покинул комнату, и Хуан, не получив никакого знака оставить его, последовал за ним.
Король вернулся в спальню больного, которая теперь была пропитана столь тяжелым запахом разложения, что Хуан остановился на пороге.
Вскоре стал очевиден и источник запаха – на богатом ложе рядом с потерявшим сознание инфантом лежало высохшее и разрушающееся тело монаха, завернутое в полуистлевшее одеяние.
– Это брат Диего, Ваше Величество, – с гордостью пояснил стоявший рядом монах-францисканец.
– Он был святым? – спросил король.
– Нет, сеньор, но он был полон святости, когда умер, и, если бы он смог исцелить принца, Его Святейшество канонизировал бы его.
Хуан перекрестился, глядя на останки. Древний череп лежал совсем рядом с искаженным лицом Карлоса.
У него слегка кружилась голова, он чувствовал себя больным и измученным, совсем как когда-то в монастыре Юсте, когда три дня и три ночи простоял, принимая участие в церемонии погребения человека, который, хотя Хуан тогда еще не знал этого, был его отцом, – великого императора Карла.
Дон Фелипе, не обращая внимания на докторов и священников, подошел к кровати и наклонился над сыном, который лежал оцепеневший, с остановившимся взором, едва дыша, и темная кровь непрестанно сочилась из его раны, впитываясь в повязку.
Тонкими пальцами король взял деревянный футляр с миниатюрой, лежавший на узкой груди принца, и нажал на пружину.
Крышечка отскочила, явив его взору прекрасный образец фламандской живописи. Картина размерами была не более грецкого ореха, но с удивительной отчетливостью воспроизводила тонкие черты печального лица эрцгерцогини Анны.
Словно чувствуя, что на его сокровище покусились, несчастный Карлос застонал и открыл глаза.
Когда он увидел, что его отец рассматривает портрет прекрасной австрийки, он испустил горестный вопль и попытался привести в движение свои парализованные члены.
– Ты не заберешь и ее тоже! – пробормотал он. – Она моя!
Дон Фелипе спокойно закрыл футляр и уронил его на грудь сына.
– Если твой брат был святым, принц должен скоро поправиться, – сказал он францисканцу.
Затем король прижал к носу надушенный платок, поскольку запах уже становился невыносимым, и покинул спальню, чтобы помолиться за Карлоса в молельне кардинала Хименеса.
Хуан, которого король более не удерживал, поспешил
Солнце едва миновало зенит, его золотое сияние заливало сад.
Хуан подумал, что никогда еще сад не казался ему столь прекрасным, он долго стоял и любовался его яркими красками. Красные, розовые и белые цветы олеандров выделялись среди упругой темной листвы, под сенью кипарисов, лавров и деревьев грецкого ореха цвели лилии и алые розы.
Пальмы и перечные деревья были высажены вдоль стен, а с солнечной стороны дворца росло несколько гранатовых деревьев, и ярко-алые цветы на них были подобны язычкам пламени.
Звонко пела птица.
Хуан поднял лицо к небу, прищурив глаза от слепящего солнца, как северянин прищурил бы свои от света самого неба.
Он потянулся и вздохнул.
Он непременно станет великим. Король даст ему возможность выдвинуться. Он станет инфантом Кастилии – и королем.
Какая еще судьба может ждать сына великого императора Карла?
Не призывая слуг, Хуан начал переодеваться.
Со вздохом облегчения он расстегнул брыжи и снял их, обнажив сильную молодую шею, на которой остались следы от слишком тесного воротника, затем начал расстегивать дублет.
Тут же помятая голубая роза упала с его груди на черные плитки пола.
Донья Ана! Он должен был передать для нее письмо. Он должен был сказать ей, что он уезжает и что вернется. Она была чудесной, и она ждала его. Он поднял цветок, который некогда украшал ее волосы, и поцеловал его благоговейно, как если бы это было распятие.
Сегодня, наконец, он пойдет и найдет старую Эуникию, которая чешет шерсть на берегу реки Энарес.
Едва он принял это решение, на пороге его комнаты показался Онорато Хуан. Король прислал за ним, король желал его общества.
Хуан вновь спрятал на груди бедный цветок, ответ хозяйке которого он вновь был вынужден отложить, переоделся и спустился к дону Фелипе, который уже вознес все свои молитвы и теперь обедал в мрачной столовой грибами, фаршированными взбитыми белками с сахаром и фруктами.
Глава V. Эскориал
Донья Ана де Мендоса-и-де-ла-Серда, жена Руя Гомеса де Сильвы – графа Мелито и принца Эболи и самого могущественного министра в Испании, сидела в своих покоях в Эскориале, новом дворце, возводимом королем близ Мадрида.
Ее пышные черные юбки струились воланами, и каждый волан был подшит широкой серебряной лентой, облегающий лиф был оторочен серебряной тесьмой, а волосы скрыты под чепцом и черной вуалью.
Нить серебряных бусин обвивала ее шею, в ушах поблескивали серебряные серьги, ее умное некрасивое лицо было маленьким и болезненно-желтоватым, глаза – большими и выразительными, но лишенными яркости и блеска.