Шрифт:
Сэмьюэл Шеллабарджер
РЫЦАРЬ КОРОЛЯ
исторический роман
Перевод с английского Э.Маринина и Д.Галина
Моей дочери Ингрид
Часть первая
Глава 1
Клерон спал - если, конечно, можно сказать так о старом опытном волкодаве, в полной мере сознающем свое положение и ответственность. Клерон мог закрыть глаза, но остальные органы чувств оставались начеку. Растянувшись на площадке бельведера - искусственного холма, откуда открывался вид на двор замка и на большую дорогу за его стенами, - он лежал в блаженном покое. Сквозь дрему он ощущал приятное тепло июльского солнца, ветерок с гор ерошил его густую шерсть. Знакомые звуки убаюкивали: вот кудахчут куры, разбежавшиеся по двору замка, обширному, в три акра, хлопают крыльями и воркуют голуби вокруг конической голубятни; в хлевах, которые вместе с конюшнями, часовней и другими строениями образуют два выступающих крыла по бокам шато - главного здания замка, хрюкают свиньи; назойливо жужжат мухи и пчелы; время от времени кто-то проезжает по дороге - все эти привычные звуки не привлекали внимания Клерона..
Еще ярче и живее было половодье запахов. Огромная куча навоза между коровником и конюшней, утиный пруд посреди двора, кухня в главном здании, огород и плодовые деревья по другую сторону дома - все вносило в него свою долю. Долетали и более отдаленные запахи из соседней деревушки Лальер, от окружающих её сенокосных лугов и хлебных полей. Но самые чарующие запахи доносил ветер с поросших соснами гор - они сулили охоту! И все это, смешиваясь, создавало букет восхитительных ощущений.
Кто-то вытаскивал ведро с водой из колодца возле кухни, где-то точили нож на камне - первые намеки на такой ещё неблизкий ужин...
И вдруг Клерон насторожился: уши встали торчком, глаза раскрылись. Послышался какой-то новый звук, появился запах, который заслуживал внимания, - едва уловимая струйка.
Он поднял голову, изучая её. Клерон не относился к числу горячих голов - напротив, он был нетороплив и разборчив. И голос приберегал для важных сообщений; поэтому, когда "говорил" Клерон, прислушивались все обитатели замка.
Частый глухой стук лошадиных копыт по толстому слою пыли на дороге из Ла-Палиса, стук, не слышный пока никому, кроме него, - тот ли это случай, о котором надо докладывать? Сам по себе стук, может быть, ничего и не значил - мало ли всадников проезжает по этой дороге... Но в сочетании с мимолетным запахом, принесенным ветром, запахом, пробуждающим смутные, но такие приятные воспоминания...
Клерон приподнялся на передних лапах и замер в напряженном ожидании. Еще порыв ветра... Он вскочил на все четыре лапы, большой, сухопарый, нетерпеливый. Его хвост, обычно не слишком подвижный, заметался из стороны в сторону. Он поднял голову и издал звук, за который получил свою кличку Клерон (фр. Clairon) - труба, горн; трубач, горнист.>. И его сигнал долетел до каждого уголка замка.
Собаки внизу, во дворе, встрепенулись, подали свои реплики и образовали хор. Лошади в стойлах поставили уши стрелкой и забили копытами. Утки заторопились к пруду. Куры закудахтали. Из дверей и окон стали выглядывать люди.
– Это Клерон!..
* * *
В круглой башне, в комнате, окно которой выходило на восток, мадам Констанс де Лальер, строгая, прямая и негнущаяся, обучала свою дочь Рене хорошенькую девушку пятнадцати лет - тончайшим нюансам вежливости и благовоспитанности. Сегодня вечером ожидали гостей, и это требовало повторения курса хороших манер.
Мадам де Лальер сидела на скамье, стоящей под прямым углом к двустворчатому окну; её осанка была безукоризненна. Если бы кому-нибудь вздумалось привязать сзади к её головному убору в форме полумесяца шнурок с грузиком, то этот отвес вытянулся бы струной, не касаясь плеч. Воспитанная в строгих правилах двора покойной Анны де Божэ, герцогини Бурбонской, она не одобряла свободной манеры держаться и вообще легкомыслия современных девиц, хотя и высказывала недовольство с присущим ей чувством юмора..
Видит Бог, с этой Рене ей понадобится немало и терпения, и юмора, ибо никогда ещё не знала она столь рассеянного и ветреного существа женского пола. Однако, известно, что у мягкосердечной матери вырастают слабые духом дети; и она вовсе не собиралась пренебрегать своим родительским долгом.
Рене послушно стояла перед матерью.
Они достигли того места урока, когда мягкость была бы непростительным грехом.
– Знай же, - произнесла мадам де Лальер строгим голосом, - что если ты позволишь себе ещё раз зевнуть - я сказала, один только раз, милочка!
– то я надаю тебе пощечин. И не воображай, что я потерплю твою дерзость. Я содрогаюсь при одной мысли о том, что случилось бы, вздумай я зевнуть в присутствии своей воспитательницы при дворе мадам де Бурбон. Последствия были бы в высшей степени неприятны, уверяю тебя... Ты поняла меня, милочка?
Рене попыталась изобразить раскаяние, но на её милом личике оно получилось больше похожим на озорство.
– Умоляю вас простить меня, госпожа матушка.
– Это будет зависеть от твоего поведения. Ты ещё не ответила на вопрос, который я тебе задала, когда этот бесстыдный зевок помешал нашей беседе.
– Я не знаю...
– запинаясь, пробормотала Рене.
– Возможно, вы забыли мой вопрос? Он был недостоин вашего внимания, мадемуазель? Вы предпочитаете глазеть на Кукареку?
И мадам де Лальер бросила суровый взгляд на карликового спаниеля дочери - черное как смоль крохотное создание с шелковистой шерсткой и длинными ушами, которое сидело, сочувственно моргая выразительными глазами. Подобно Клерону, Кукареку получил свою кличку за голосок, слегка напоминающий петушиный крик... Под властным взором старшей хозяйки он виновато съежился, опрокинулся на спину и умоляюще сложил лапки.
– Нет, мама, - в голосе Рене прозвучала переливчатая, как у певчего дрозда, серебристая нотка, против которой невозможно было устоять, - но, когда вы говорили, у меня в голове промелькнула мысль, и я признаюсь...
– Что за мысль?
– О приметах. Я видела сегодня утром трех пауков вместе. А кошка мыла себе уши двумя лапками одновременно. Вот так, посмотрите. И я подумала, а вдруг...
– О, поддержи меня, святая Екатерина!
– вздохнула мать.
– С тобой можно с ума сойти. Посмотри, как я не жалею трудов, дабы преподать тебе манеры, принятые в хорошем обществе, без чего ты не сможешь ни завоевать положение в свете, ни доставить удовольствие мужу, если Господь по милосердию своему пошлет тебе хоть какого-нибудь, - а ты тут болтаешь мне о пауках и кошках!
– Но ведь и вы верите в приметы, мадам. Вот я нашла вчера на большой дороге подкову, она лежала концами ко мне. А мимо как раз проходил сам сьер Франсуа-Ведун... Так он меня поздравил и объяснил: это значит, что ко мне не позже чем через неделю явится поклонник. Сьер Франсуа сказал мне, чтобы я её повесила на розовой ленте.
Констанс де Лальер перекрестилась:
– Этот мужик - известный повелитель волков и сам оборотень, пробормотала она.
– У него дурной глаз. Я ведь запретила тебе разговаривать с ним. Он может наслать на тебя чары, а может, уже наслал.
– Неужели вы не позволите мне её повесить?
– взмолилась Рене.
Мать притворилась, что колеблется, но потом кивнула. Она увидела в этом ниспосланную небом счастливую возможность дать дочери ещё один урок. И, кроме того, никто не посмеет отрицать, что подкова в самом деле приносит удачу.
– Я позволю, - объявила она, - но при одном условии: ты будешь со всем вниманием относиться к нашим занятиям, пока не появится этот самый поклонник. Иначе я её выкину, ибо без хороших манер ты не сможешь его удержать и навлечешь на наш дом позор и бесчестье. Договорились?