Рыцарь нашего времени
Шрифт:
— Чтобы нравиться мужчинам, — предположил я, запоздало подумав, что сейчас это не лучшая тема для разговора, ведь ее только что бросил некто Петр. Не стоило бы бередить свежую рану. Но девочка Ира только пожала плечами.
— Я не хочу, чтобы меня измеряли килограммами. Я не хочу нравиться на вес.
— Что? — я не удержался от улыбки. — Нравиться на вес? Ничего себе ты сказала. Смешно.
— Чего смешного? — совершенно искренне удивилась она, а я вдруг подумал, что если бы мы снимали кино, то эта девчонка скорее всего оказалась бы пришельцем с другой планеты. Я не стал продолжать этот разговор, но отметил про себя, что она, пожалуй, первая
— Интересный дизайн, — сказала вдруг Ирина.
— Нравится? — улыбнулся я. Надо же, она пытается быть вежливой? Что-то новое.
— Нет. Он мне не нравится, но он интересный, — ответила она после некоторой паузы и махнула рукой на стену. — Значит, таким ты себя видишь?
— Каким?
— Дом посреди улицы. Или посреди чердака. Как будто и не дом. Сюда можно приходить переночевать, здесь не получится жить.
— Я же живу, — возмутился я. Ирина пожала плечами — во второй или третий раз? Это, наверное, самый частый ее жест.
— Ага. Живешь. Прямо настоящая жизнь. Спотыкаешься о провода и ботинки. Хитростями выманиваешь женщин из дома. Держишь тут целый бар, — она кивнула на угол, где в деревянных отделениях стояли открытые и закрытые, дорогие и не очень бутылки со спиртным. Мой бар был одновременно и рабочей необходимостью, и моей личной отрадой. Это я любил больше всего — вернувшись с работы или еще из какой дыры, под утро или поздним вечером, одному или с кучей людей, пройти на кухню, включить какой-нибудь выпендрежный кабельный CNN, взять уже начатую бутылочку бренди и бросить в простой чистый стакан несколько кусочков льда. В такие моменты, как бы ни ощущал себя физически, я чувствовал себя счастливым. Я бы и сейчас так поступил, но на моем любимом месте сидела рыжая особа, которой не нравился мой дизайн. Честно говоря, я действительно почувствовал себя оскорбленным. Такой хороший дизайн. Современный, не банальный. Диких денег стоил. Если бы я знал тогда, что не вечно буду зарабатывать такие сумасшедшие деньги, — не стал бы так роскошествовать. Но тогда, пять или шесть лет назад, дела шли по-настоящему хорошо, и я почему-то решил, что так будет всегда.
— Кто бы говорил, сама только что кеды бросила, — попенял я. — Если бы вы все были аккуратнее, глядишь, было бы уютнее.
— Не в этом дело, — она посмотрела на меня с каким-то напряжением, словно пыталась перевести какую-то важную мысль со своего инопланетянского на мой, человеческий, и никак не находила аналогов. — В этом доме нет главного. Здесь не будут жить, здесь будут только бывать.
— Знала бы ты, сколько девушек мечтает тут жить.
— Они мечтают о другом, — она покачала головой и замолчала. Значит, не считает, что я могу ее понять. Да все я знаю, что она хочет мне сказать. Моя мама, когда увидела мою новую квартиру, молчала минут десять, а потом сказала, что я полный идиот (как обычно!), и тут негде будет даже детскую кроватку поставить. Она все ждала момента, когда во мне проснется отцовский инстинкт. Но он у меня, кажется, был поврежден. Детей я больше боялся, чем хотел.
— Ты лучше скажи, что ты будешь пить, — спросил я, чтобы перевести тему. Кажется, Ирина тоже не была в настроении дальше анализировать мои холостяцкие привычки.
— Что угодно, мне все равно, — она сделала неопределенный жест рукой и отвернулась к окну. Она была бледна. Надо бы все же заставить ее поесть.
— Если тебе все равно, может, тогда тебе водки налить? Дешево и сердито!
— Налей, — индифферентный голос, а мысли снова где-то далеко. И что, интересно, было такого в этом Петре, чтобы по нему так убиваться?
— Нет, ты и в самом деле совсем плохая. Если я тебе водки налью, ты через десять минут отключишься.
— А чего в этом плохого? — удивилась она и посмотрела на меня глазами, полными надежд.
— Ты хочешь отключиться? — я был поражен тем, какие больные у нее были глаза. Да не стоит ни один мужик того, чтобы так страдать.
— Если бы у меня была кнопка, я бы была рада сейчас нажать «Выкл.», на время, конечно.
— Ну, спасибо и на том, — вздохнул я, открыв дверцу холодильника. — Хоть нет суицидальных мыслей.
— Жизнь — слишком ценный дар, чтобы распоряжаться ею так глупо, — пояснила она. — Но сейчас я бы предпочла не иметь сознания. Потерять бы его. Водка — так водка. Или просто бы уснуть.
— Ты его любила? — спросил я без особой цели. Просто это было естественно — раз уж она тут сидит и страдает, как великомученица, значит, об этом можно и спросить. Ирина замолчала и как-то вся скукожилась, потом опустилась, легла грудью на барную стойку, прижалась щекой к холодной мраморной поверхности и посмотрела на меня.
— Да, любила. И люблю, — сказала она просто и безо всяких прикрас. Глаза ее наполнились влагой и заблестели. Красивые, зеленые.
— И чем же он заслужил такую любовь? Он так красив? Какой-то особенный любовник? Или денег у него много? — я достал из холодильника все, что, на мой взгляд, заслуживало еще звания еды (моцарелла, к примеру, уже протухла, да и не для вегетарианок она), и принялся соображать, что же из этого всего можно было бы приготовить. Теоретически могло получиться ризотто с грибами. Если Саша-Маша не высосала за два дня все белое вино.
— Я люблю его не потому, что он чем-то заслужил любовь. Любят ведь только, когда любовь есть внутри. Если она есть — кто-то все равно найдется, и полюбишь. Если ее нет — сколько ни заслуживай, любить нечем будет.
— Не понимаю. Ты хочешь сказать, что могла бы полюбить и не Петра? Просто потому, что внутрь встроена, так сказать, функция любви.
— Что-то вроде того, — кивнула она после некоторого раздумья. Я стоял около бара и злился. Саша-Маша высосала не только белое вино, но и бутылку ирландского ликера. Почему это девушки так его любят, не успеваю его покупать!
— То есть если я не полюбил никого до сих пор, то мне, значит, этого программного обеспечения не встроили. А если мне вовремя сделать апгрейд, то я смогу полюбить, и не очень важно даже кого. Даже Сашу-Машу?
— Все не так просто. — Ирина запуталась и принялась задумчиво накручивать прядь солнечных волос.
— Даже тебя? А ты, слушай, если у тебя эта программа работает, это значит, что и ты можешь теперь начать любить кого-то другого? Меня, к примеру.
— Тебя бы я любить не стала, — тут же ответила она, и самое неприятное, что сказала она это спокойно и обдуманно, без тени кокетства, а как о чем-то само собой подразумевающемся.