Рыцарь снов. Мохнатая магия
Шрифт:
— Хорошо! — спутница Рамсея перевела дыхание, словно долго сдерживала его. Может, она вовсе не была так уверена в себе, как старалась казаться. И Рамсей подождал, пока поезд не тронулся, прежде чем снова пересел на переднее сидение.
— Нам ещё далеко? — спросил он.
— Нет. Скоро Материнг, станция в Верхней провинции. Там нас будут ждать. Килсит раньше, до правления госпожи, был охотничьим домом. Но те, что из Рощи, не убивают, они хранят жизнь. Поэтому в Килсите больше не охотятся, теперь там живут те, кто защищают жизнь леса Ворст, а не уменьшают его силы. А сейчас… — Гришильда поджала губы, и между глазами
В Толкарне живут по старым обычаям, и часто один Дом смертельно враждует с другим. Это дикая страна, и там легко льётся кровь. Ты, Арлут, родич моей госпожи, но уже несколько поколений отделяют тебя от её Дома. И ты единственный живой наследник, твоя жизнь должна быть сохранена, иначе твой Дом погибнет и больше не будет мужчины, который смог бы встать перед очагом Дома в Высокие Дни. Тебя преследует кровная месть, и потому с разрешения госпожи ты скрываешься здесь. Понятно?
«Сон становится всё более диким и нелепым», — подумал Рамсей. Но сказанное Гришильдой понять было легко.
— Да. Я Арлут и скрываюсь здесь, потому что враги поклялись убить меня.
— Ты будешь жить в Килсите, — продолжала Гришильда, — а наши люди получат причину опасаться тех, кто может тебя искать. Любого пришельца сочтут твоим кровным недругом из Толкарна или наёмным убийцей. Поэтому если в Уладе заподозрят что-то и отправят за нами лазутчика, нам об этом немедленно станет известно. К тому же, это хороший предлог держаться незаметно и за закрытыми дверьми — в Красных Королевских покоях, в них ведёт только одна дверь, так как у Гурон Красный в своё время и сам опасался убийц. А когда приедет госпожа, она расскажет нам всё, что узнала.
План казался аккуратным и логичным, если что-нибудь в этом захватившем его лабиринте может быть так названо. Он будет незаметно жить в Килсите, под охраной людей, которые посчитают, что за ним охотятся наёмные убийцы, и ждать хоть какого-то объяснения.
Какую тайну поведала старая императрица Текле? Как она смогла узнать то, что произошло с неким Рамсеем Кимблом? Он привык считать, что обладает живым воображением, но никакое решение проблемы не приходило в голову. Ничего не оставалось, как плыть по течению, пока он не уцепится за какой-нибудь новый факт.
Когда они вышли из пулеобразного вагона, уже наступило утро. Рамсей не увидел ничего, что подсказало бы ему принцип движения поезда. Эти похожие на бусы капсулы двигались не по рельсам, а скользили по канавке в земле, которая занимала место привычных рельсов его мира.
Вблизи виднелись крыши города. У платформы, на которую они сошли, стоял небольшой фургон со впряжёнными… Рамсей присмотрелся внимательней. Не лошади, а большие вапити или лоси его собственного мира! Двое были впряжены по бокам третьего — коренника. На высоком сидении устроился человек с вожжами в руках; животные фыркали и мотали рогатыми головами, им не нравилась близость поезда. Но поезд уже начал отходить.
Рамсей поднял сундучок за верёвочную ручку и пошёл за Гришильдой, которая направилась к запряженному лосями фургону. Он помог ей подняться на обитое кожей сидение, а сам сел напротив. Кучер, увидев, что они сели, дёрнул вожжи, и лоси быстро пошли.
Они не свернули к городу, а двинулись параллельно канавке поезда по немощёной дороге. Впереди справа Рамсей видел тёмную линию — там, несомненно, был лес; по сторонам дороги тянулись поля за изгородями, на них созревал урожай.
Линия поезда ушла в сторону. Теперь вид слева закрыли заросли кустарника, кое-где отдельные деревья возвещали близость леса. Лоси пошли ровной рысью, а у фургона, по-видимому, совсем не было рессор. Пассажиров бросало взад и вперёд на сидениях, пришлось крепко схватиться за края скамьи и держаться, предупреждая толчки и прыжки.
Сама дорога становилась всё уже и уже и скоро превратилась просто в старую колею. Поля остались позади, и фургон теперь двигался по опушке леса.
Тут пришлось переваливаться через груды опавшей листвы, пахло растительностью. Рамсею показалось, что он различает запах сосны, и он был уверен, что видел клёны, дубы и берёзы. Вапити, везущие фургон, были крупнее и тяжелее тех, что он видел в своём мире, но деревья и вообще растительность казались похожими. Всё это он не мог извлечь из своего воображения, как бы ни овладело им так называемое подсознание, производя этот сон.
Они ушли от солнца и погрузились в зеленоватую полумглу. Вначале Рамсей был рад, что стало не так жарко. Но потом ощутил какое-то угнетение, какой-то упадок духа, словно лес отвергал его. Кричали птицы, он видел, как они летают меж деревьев. Белка раздражённо трещала на ветке. Но чувствовалось здесь что-то ещё… что-то древнее, грозное…
Рамсей помотал головой, чтобы утихомирить своё воображение. С того времени как они покинули станцию, он не обменялся с Гришильдой ни одним словом. В сущности юноша почти перестал замечать её присутствие, борясь с усиливающейся тревогой.
Дорога свернула вправо, они ещё больше углубились в лес, и Рамсею всё меньше и меньше нравился зелёный сумрак. Он не часто жил в лесной глуши, только когда работал на лесозаготовках и несколько раз бывал в походах в ухоженных национальных парках. Но никогда он не чувствовал, что за ним наблюдают, следят…
Неожиданно он заметил монолит, столб из красного камня, торчащий среди зелени как копьё. Он не мог быть капризом природы. Повернувшись, чтобы задать Гришильде вопрос, юноша увидел, как она подняла руку к груди и сжала в кулак, направив на камень указательный палец и мизинец. И произнесла несколько слов, которые он не расслышал.
— Что это?
Женщина нахмурилась сильнее.
— Один из Древних… там сзади… скрыто… одно из мест Силы. Мы туда не ходим. И не говорим об этом.
И она бросила на него предупреждающий взгляд.
Он послушно сдержал язык. Если он Арлут, ему следует придерживаться местных обычаев. И подумал, долго ли им ещё пробираться этими дикими путями. Рука у него болела от усилий удержаться на месте, он устал…
Но путешествие казалось бесконечным. Один или два раза фургон останавливался, давая возможность передохнуть животным. Но кучер ни разу не заговорил с пассажирами, и Гришильда тоже молчала. Да и сам Рамсей опасался говорить, плохое владение языком может выдать его кучеру.