Рыцарь света
Шрифт:
О том, что противостояние, а возможно, и решающая битва произойдут именно под Уоллингфордом, Артур узнал еще в Нормандии, куда пару месяцев назад отбыл по приказу Генриха. Он не очень обрадовался, что Плантагенет сделал его своим посланцем в Нормандию. Артур переживал за Милдрэд, рвался к ней, но это, судя по всему, не устраивало его нового сюзерена. Сначала Генрих пытался объяснить Артуру, насколько тому опасно встречаться с возлюбленной Юстаса, особенно сейчас, когда ее так стерегут и она имеет столь высокое положение. К тому же неизвестно, как сама саксонка воспримет появление Артура через столько лет. Однако тут Генрих неожиданно понял, что его незаконнорожденному брату присуще их прославленное анжуйское упрямство: Артур хотел только свою саксонку и заявил, что, пока не встретится с ней, пока не узнает, что не нужен ей, будет настаивать на встрече. Вот тогда Генрих дал Артуру задание, от которого,
Но на поездку в Нормандию и назад он потратил более двух месяцев. За это время тревога о Милдрэд превратилась для Артура в тупую боль. Однако теперь он здесь. И надеется, что его друзья Рис и Метью выполнили то, о чем он просил их перед отъездом: выяснили все о его милой и сообщат ему обо всем, чего не знает даже Плантагенет.
Но до того как он встретится с приятелями, ему надлежало отчитаться о поездке. Конечно, к самому Генриху его так сразу не пропустят. Зато он может попасть к графу Честеру. Артур так и не знал, отчего Ранульф де Жернон, едва не кинувшийся на него при встрече, потом вдруг захотел сделать его своим приближенным. И желавший возвысить Артура Генрих пошел на это: так он мог поспособствовать карьере брата, не привлекая внимания к себе, мог избежать расспросов и сплетен, а также зависти к новому любимчику. В итоге Артур довольно быстро вошел в круг приближенных северного владыки и оставался при Честере до тех пор, пока Плантагенет не узнал, что его брат по-прежнему настаивает на отпуске, чтобы встретиться с саксонкой. Вот тогда-то Генрих и попросил Честера, чтобы его рыцаря Артура Фиц Гая назначили гонцом в Нормандию.
Артур размышлял об этом, пока его провожали к шатру Ранульфа де Жернона. Там он спешился, передал повод коня одному из оруженосцев, предварительно попросив, чтобы серого поводили, дабы тот остыл, и накрыли попоной, — августовская ночь выдалась прохладной.
— А, вот и ты, певец мой сладкоголосый! — приветливо встретил позднего гостя Честер.
Рыцарь сразу заметил, что Честер под хмельком, но при этом не в самом лучшем расположении духа. Он и слышать не захотел, чтобы кто-то проводил прибывшего рыцаря к Генриху. Что с того, что у парня послание к коротышке Плантагенету? Ничего, это подождет до утра. И Ранульф великодушно указал Артуру на накрытый стол. Там стояли простые глиняные сосуды с вином и медом, лежали толстые ломти хлеба, тушки копченной над огнем курицы и большая головка сыра.
Что ж, с дороги Артур и впрямь был не против подкрепиться. А граф даже сам налил ему вина.
— Пей! Это сладкое бордоское. И, как по мне, оно куда лучше той анжуйской кислятины, какой угощает нас Плантагенет. Слышишь, парень, я могу позволить себе лучшие вина, чем те, что перепадают со стола нашего принца. Так что… — он с важностью поднял палец, — так что я сам господин не хуже Генриха. Ибо я — правитель Северной Англии милостью Божьей! И никто, слышишь, никто не смеет мне приказывать! Даже тот, кто надеется надеть на себя корону Англии. Но пока не надел. А помыкать собой я не позволял и самому Стефану. Хоть он и помазанник Божий.
Артур осторожно отхлебнул из кубка. Ему было странно слышать такие речи Честера о Плантагенете. Бесспорно, за годы анархии Ранульф привык к неограниченной власти, и ему не нравилось, что Генрих не выделял его среди прочих, не заискивал, а принуждал считаться со своей волей.
— Я вот порой даже думаю, — пьяно облокотившись о стол, говорил граф, — нужен ли нам такой король, как Генрих? Ранее мы сами были королями в своих землях, и Стефан еще должен был просить соизволения, чтобы прибыть к нашему двору. А что теперь? Этот коротышка Плантагенет смеет приказывать нам, и его мнение всегда главное, даже если мы не согласны. И, черт возьми, я все чаще думаю: не ошиблись ли мы, предпочтя непримиримого Генриха рыцарственному Стефану?
Такие речи были весьма опасны. Особенно учитывая, что Ранульф говорил не понижая голоса. И Артур постарался отвлечь графа, указав на лежавшую в стороне лютню. Может, он споет для его милости?
Честер не возражал. Слушал, как Артур, перебирая струны, пел звучным молодым голосом:
Огонь горит, и ночь темна, Восходит бледная луна. Налей, приятель, мне вина, Сегодня я напьюсь. Ударь по струнам веселей И ни о чем не сожалей. Как в жаркий день туман с полей, Пусть улетает грусть! В глаза костлявой я смотрел, ВРанульф сидел, подперев рукой свою большую голову, сначала улыбался, но потом глаза его затуманились. И когда песня закончилась, решительно сказал, что ему надоело тут торчать, домой надо! После этого Артур почти час слушал его излияния, что-де граф получил сообщение о набегах валлийцев на родной Чешир, а его основные силы тут, супруга же прихварывает и в письмах умоляет поспешить на север.
Бормоча все это, Честер стал пьяно повторяться, по нескольку раз говорил одно и то же, но при этом вновь и вновь жаловался, что, когда он сказал об этом Плантагенету, проклятый анжуйский ублюдок настоял, чтобы Ранульф не смел и думать об уходе, пока не решится их участь под Уоллингфордом.
До того как граф заснул, уронив голову на стол, Артур из его бессвязной речи все же понял, что творится под Уоллингфордом. Силы противников ныне равны, Генрих не позволит Стефану захватить крепость, и обе армии стоят на месте. По сути, повторялась та же ситуация, что и при Малмсбери, но с тем отличием, что ныне Генрих готов был пойти на переговоры. Стефан вроде как тоже склонялся к этому, но вот его сын Юстас решительно настаивал на битве. Сейчас, когда по летней поре воды Темзы обмелели и открылись все броды на реке, войска могут начать наступление в любой момент, и с подачи Юстаса уже однажды чуть не дошло до этого. Но тут в дело неожиданно вмешался сам архиепископ Теобальд Кентерберийский. Бог весть кто сообщил ему о противостоянии под Уоллингфордом, но примас Англии явился как раз тогда, когда войска уже схлестнулись; он не побоялся сечи, а со своими распевающими псалмы священниками и развевающимися хоругвями пошел прямо в гущу битвы, по сути остановив ее и настояв на перемирии. Но пока Стефан и Генрих договорятся о встрече, Честер был вынужден торчать тут.
Артур вспомнил, какое послание он привез Генриху, и понял, что если ситуация не разрешится в ближайшее время, то столь успешная кампания Генриха может закончиться, как и несколько лет назад, — ничем. Ибо у Генриха были огромные владения на континенте, ему надо было сохранять их, а тут… даже о простых переговорах непримиримые соперники не могут столковаться!
Артур оставил храпящего Честера и нашел себе место в одной из палаток для рыцарей, но сон не шел, и он долго ворочался, вспоминая свою поездку ко двору императрицы.
Он прибыл к ней в Фалез с письмом от Генриха. Ему было неизвестно, что в послании, и при первой встрече с матерью держался так, как и надлежало обычному гонцу: опустился на колено, протянул футляр с письмом, а затем отошел в сторону, ожидая ее приказа. Но при этом он не мог оторвать от нее взора. Артур понял, отчего настоятельница Бенедикта говорила, что он не сможет представиться матери, пока не станет рыцарем. Ибо женщина, на которую он смотрел, просто излучала величие. Да, она была невысокой и коренастой, уже далеко не молодой, но он не встречал никого, кто бы умел с таким достоинством носить одежду и драгоценности. Ибо императрица Матильда и в домашней обстановке не отказывалась от регалий власти. Длинная мантия, сверкающий венец, роскошные перстни на руках. У нее было несколько замкнутое и хмурое лицо, но все же невозможно было не отметить, как они похожи с Генрихом: волевой подбородок, небольшой твердый рот, серые, широко посаженные глаза. На голове у императрицы было темное шелковое покрывало, но, увидев ее каштановые брови, Артур был готов поклясться, что и волосы у нее такие же каштаново-рыжие. Как и у старшего сына. Вернее… ее второго сына. Ибо ее старшим сыном был именно он, Артур. Но в тот момент он не смел даже подумать об этом, не то чтобы сказать.