Рыцарь света
Шрифт:
Милдрэд стояла позади принца, вцепившись в спинку кресла. Она едва не теряла сознание, ей было дурно. Слова Юстаса доходили до нее словно через слой воды. Он хочет выколоть Артуру глаза? Самые красивые, веселые и ласковые глаза на свете? Они хотят распилить его? Внутри нее закрутился какой-то мучительный смерч. И все же она вздрогнула, когда принц громко позвал Хорсу.
— Эй, Хорса! Ты слышал, что я повелел? Проследишь за исполнением?
Сакс смотрел угрюмо, его худое лицо было мрачным.
— Милорд, я не палач!
— Так станешь им! Это приказ! И ты сделаешь это, если не желаешь разделить его участь.
Юстас жестом велел увести Артура. Милдрэд видела, как он быстро оглянулся, когда его выталкивали в проем двери. Последний взгляд. Потом расшитый занавес опал, Артур
Она осталась стоять на месте. От шума в голове она пошатывалась, но не падала. И только когда Юстас вышел, когда ей не нужно было держаться при нем из последних сил, Милдрэд, перестав воспринимать окружающее, заметалась…
Ее привел в себя резкий голос Хорсы:
— Эй, прекрати! Хватит бродить вдоль стены, как полоумная. Меня этим уже не проймешь!
От его окрика Милдрэд как будто очнулась. Оказалось, что она опять мечется у стены, касаясь ее ладонями, как и раньше, когда она почти сходила с ума. Но и теперь она была едва ли не на грани помешательства. Ох, лучше бы так и случилось, чем понимать, что ждет ее любимого. Ибо она любила его! Она верила ему! Она не выдержит, если ей опять придется потерять его! Все, что угодно, только бы он жил! И сейчас она пойдет к Юстасу, она будет умолять его, она станет валяться у него в ногах, и…
Милдрэд шагнула к двери, почти налетев на Хорсу. Он все еще был тут, мрачный и неподвижный, смотрел куда-то в пространство. Его худое лицо было бледным и напряженным, на щеках вспухли желваки, на лысой голове отражался свет. Милдрэд показалось, что она видит перед собой саму костлявую гололобую смерть — высокую и неподвижную. Смерть ее Артура…
Она всхлипнула, упала перед ним на колени, вцепилась в его пояс.
— Хорса! Умоляю, не делай этого! Не мучай его! Священной плотью распятого Христа и слезами, пролитыми над ним Богоматерью, заклинаю тебя, не делай этого. Я знаю, что ты человек Юстаса, что ты верен ему и тебя даже называют его псом… Я сама порой так называла тебя, но вот я перед тобой на коленях и прошу… я умоляю тебя, Хорса… Да, ты повинен в смерти моих родителей, но я готова все простить, готова сама умолять тебя о прощении, только смилуйся! Слышишь, я никогда больше не скажу тебе ни единого дурного слова, я стану любить и почитать тебя… Мы ведь родня, Хорса, ты мой дядюшка, и отныне я буду обращаться к тебе как к родне, буду твоей преданной помощницей… твоей рабыней!..
Ее нервная речь прерывалась рыданиями. Хорса потрясенно смотрел на нее, хотел поднять, но она не позволила, обхватила его ноги, прижалась к нему, дрожа, как в лихорадке.
— Хорса! Хорса!.. Сколько же зла мы принесли друг другу! А ведь ты всегда любил мою мать, я слышала рассказы об этом и знала, что Гита Гронвудская, несмотря ни на что, относилась к тебе с теплотой, понимая, что в том, что ты стал изгоем, есть и ее вина.
Сакс резко вздрогнул, как будто его ударили кнутом.
— Замолчи!
Но Милдрэд не унималась.
— Я знаю, что ты ненавидел моего отца, своего соперника… Но ведь он был твоим братом… У вас был общий отец. Да, я дочь Эдгара, я твоя родня, хочешь ты этого или нет… но я и дочь Гиты, которую ты любил! И я прошу тебя… Пощади Артура! Слышишь, это я, дочь Гиты, умоляю тебя о снисхождении!
Хорса стал пятиться, но она не отпускала его, волочилась за ним по полу, то прижималась к нему и рыдала, то вскидывала залитое слезами, искаженное в гримасе лицо и все просила… просила… Обещала, что станет слушаться его, что пусть он даже побьет ее, если ему станет от этого легче, если она хоть чем-то загладит то зло, какое причинила ему, оскорбляя и настраивая против него Юстаса… Юстаса, который сломал ее жизнь, убил ее родных, который сделал из Хорсы своего цепного пса и палача!
— Он и мою жизнь сломал, — вдруг глухо произнес Хорса. — Да, я стал его псом и потерял все, что когда-то имел. Мои соотечественники презирают и избегают меня, я стал чужим даже в этом краю… Краю, где родился… Я проливал кровь за Юстаса в этой святой обители, где похоронена моя мать… Откуда хотят увезти величайшую святыню моей земли…
Он говорил негромко, но прильнувшая к нему
Она произнесла это и рухнула на пол, сама испугавшись того, что сказала. Убить Артура! Да ее сердце сразу разорвется!
Хорса вдруг склонился и резко поднял ее на руки. Легко отнес к постели и почти швырнул на ложе.
— Оставайтесь тут. Я пришлю к вам ваших женщин. И не вздумайте ничего с собой сделать.
Он стремительно вышел. Милдрэд лежала не шевелясь. Она впала в забытье и надолго оцепенела… Сейчас бы тихо отойти в царство вечного покоя… Ибо без Артура она уже не будет жить. А Хорса… Как она могла просить такого, как Хорса? Он сама смерть… Он не остановится.
Хорса быстро шел по галерее, спустился вниз, где его ожидали люди принца.
— Сэр, его высочество приказал повиноваться вам. Когда приступим?
— Когда скажу. Отправляйтесь в подвал и ждите. Я скоро приду.
Он смотрел, как они уходят, но не двигался. Видел, как луна скрывается за ажурные башни собора Святого Эдмунда, как его длинная черная тень падает на двор перед храмом. Сегодня тут было настоящее побоище, когда земляки Хорсы пришли постоять за своего святого Эдмунда, которого собирался увезти и продать Юстас. Сам Хорса не принимал участия в сражении. Ему было приказано охранять Милдрэд Гронвудскую, и он охранял ее. А еще смотрел на то, что творилось вокруг. Позже даже помогал монахам сносить и складывать порубленные, окровавленные тела. Среди них узнал и своих знакомых: толстого тана Бранда, белобрысого Рикберта, престарелого Бритрика… В одном из мертвецов Хорса с ужасом узнал и своего сына Олдриха… Олдрих всю жизнь провел в хозяйстве, возясь со свиньями, овцами, и Хорса даже стыдился такого сына… А вот же и он прибыл в Бери-Сент-Эдмундс, чтобы постоять за святого Эдмунда. И был убит. Олдриху размозжили голову, и он, даже мертвый, по-прежнему сжимал в руке старую саксонскую секиру, принадлежавшую деду Хорсы, с которой тот бился еще при Гастингсе. Хорса уже давно отказался от этого оружия предков, умело владел мечом и палицей. А секира осталась в его роду. Роду… Хорса знал, что у него в усадьбе Фелинг есть внуки, есть и дочери, которые давно вышли замуж и где-то жили. Он никогда не интересовался ими… как и они им. А если и слышали об отце… то вряд ли горели желанием встретиться. Ибо он, некогда прославленный тан Хорса из Фелинга, защитник и поборник свобод для саксов, давно уже стал проклятием в Денло, он нес сюда только зло, он поступил на службу к Юстасу, поверив тому, и даже одно время гордился этой службой. Стал бароном Ледвическим… сделался, по сути, нормандским бароном. В Денло же о нем говорили только одно: нидеринг. Большего оскорбления саксы и не могли придумать для своего соотечественника. Это означало «мерзкий предатель», хуже любого вора и убийцы. Почти проклятие для человека, который всех предал и от которого все отвернулись. И он, Хорса, стал нидерингом. Он и сам себя уже считал таковым.
А Милдрэд сказала, что Гита до последнего думала, что это из-за нее он стал изгоем, и чувствовала себя виноватой. Милдрэд — дочь Гиты. И Эдгара, которого Хорса когда-то люто ненавидел. Почему? Из зависти? Из мести? Он сам уже забыл. И даже понимал, что Эдгар сделал все, что мог, когда убил Гиту… спасая ее от бесчестья, какое бы принес ей Хорса. Гита сама просила об этом… Гита — мать Милдрэд, которая сегодня стояла перед ним на коленях, просила прощения и умоляла… О чем она его умоляла? О чем может просить женщина, которая обесчещена, но смирилась с этим? Вот Гита предпочла смерть. И это хорошо, ибо ей не пришлось узнать, какая судьба уготована ее ребенку. И он, Хорса, помог отдать ее девочку Юстасу. Человеку, который губит все, к чему прикасается. Он сделал Милдрэд своей пленницей и шлюхой, Хорсу превратил в нидеринга… А теперь хочет увезти мощи святого Эдмунда…