Рыцарь Святого Гроба
Шрифт:
Оттирая к стенам простолюдинов, под арку вошла кавалькада, в середине которой двигался хорошо знакомый им портшез. Его полы были откинуты на крышу, и было хорошо видно, как на атласных подушках сидит, как обычно, закутавшись в длинный широкий плащ, синьора Витториа ди Корлеоне. Рядом с портшезом скакал стройный молодой рыцарь с черными тевтонскими крестами на плаще. Жак узнал в нем своего невольного спасителя. Витториа внимательно, но без особого удивления посмотрела на друзей и склонилась к уху своего спутника. Тот ее внимательно выслушал и серьезно кивнул в ответ. Завидев предмет своего обожания, Робер поперхнулся оранжадом и закашлялся так сильно, что Жаку пришлось ему долго стучать по спине.
– Говорил я, что не нужно было нам сюда приходить, – пробираясь к местам, которые предназначались крестоносцам братства
– В этом ты совершенно прав, – невпопад ответил Робер, отодвигая своих копейщиков, позанимавших самые удобные места. – Сеньора – потрясающая женщина. Жаль, что с ее слугами на корабле так нехорошо получилось. Да и любит она не меня, а тебя…
Жак вскинулся в возмущении, чтобы достойно ответить приятелю. Слов нет – в бою тот стоит десятерых, а вот при виде красивого платья да смазливого личика превращается в жеребца, почуявшего за версту течную кобылу. Или селезня, который при звуке манка теряет всяческую осторожность и ломит сквозь камыши, не обращая ни малейшего внимания на притаившегося стрелка. Однако его прервал невообразимый шум, поднявшийся вокруг, – это заняли места на трибуне первые лица: зачинщик и ответчик турнира – герцог Лимбургский и барон де Ибелин. Герцог устроился в мягком кресле и подал знак. Герольды поднялись на ноги. По их сигналу длинные медные трубы, в которые дули музыканты, взревели, словно стадо некормленых индийских слонов, одновременно увидевших здоровенный чан сладкой морковки. Турнир начался.
Пока все присутствующие были увлечены церемонией две черные крысы вихрем пронеслись по лестнице, ведущей на верхнюю площадку, и, шмыгая между ног зевак, заскочили в глубокую нишу, рядом с которой стоял большой короб со сладкими пирожками, приготовленными знаменитым ливанским кондитером специально для знати.
Под грохот и завывания оркестра на ристалище начали выезжать участники турнира. На поле гипподрома длиною в два, а то и три полета стрелы появилось около трех десятков рыцарей с обеих сторон. Столь малое число участников, по утверждению Робера, скорее напоминало балаганные игрища жонглеров на ретельской ярмарке: «Да в Труа, в самый захудалый год, и то не меньше сотни человек за барьеры заезжало…» Де Мерлан, наблюдая за происходящим, ворчал, брюзжал и ругался, но при этом цепким взглядом обводил строящиеся шеренги и сжимал кулаки, словно удерживая несуществующие поводья.
Перед тем как начать сражение, рыцари выполнили все необходимые ритуалы – прокричали нестройным хором девизы, погрохотали мечами о щиты и погарцевали у трибуны, красуясь перед дамами. Затем, по знаку своих предводителей, они разъехались по разные стороны поля, надели шлемы, притороченные к седлам, и приняли у оруженосцев копья.
– Слушайте, слушайте, слушайте! – прокричал герольдмейстер. – Владетели, рыцари, сержанты и оруженосцы, вы все, искатели счастья, уповающие на крепость оружия во имя милосердого Бога и Пресвятой Богородицы! Наградой лучшему бойцу будет султан для шлема с перьями, развевающимися при малейшем дуновении, и золотой браслет с эмалью весом в полфунта!
Герцог махнул платком, и слуги пронесли перед трибунами султан из перьев и красивый золотой браслет. Герольдмейстер торжественно продекламировал последние напутствия, копья опустились вниз, и участники ристалища, сомкнув ряды, стали сближаться, разгоняя коней.
– Вот смотри, пейзанин, – толкая Жака локтем под бок и при этом не отрывая глаз от несущихся навстречу друг другу стальных шеренг, произнес Робер, – это копейная кавалерийская атака. Именно благодаря такому удару франки считаются лучшими в мире воинами. Ему не может противостоять никто и ничто – ни вражеская кавалерия, ни пехота. Даже тяжеловооруженные сержанты в полном доспехе, со щитами от земли до подбородка, с двадцатифутовыми копьями, упертыми в землю, стоящие в восемь-девять рядов, разлетаются, словно костяные бабки после точного попадания…
Его речь оборвал страшный грохот и треск – отряды столкнулись друг с другом прямо напротив трибун. После сшибки примерно треть ее участников оказалась выбита из седла – несколько коней, вздыбившись, сбросили своих седоков, а многих снесли на землю копья противника. Теперь они сидели и лежали на взрыхленной копытами земле, среди кусков вывороченного дерна.
– Наезднички! –
– Это что за кипперы? – поинтересовался Жак. – Те, что с крючьями бегают?
– Они самые. Слово то ли исландское, то ли фландское. Вроде бы от крика «Киппа!» – то есть «Тащи!», но прижилось по всем землям. У рыцарей победнее за кипперов оруженосцы работают, у тех, кто побогаче, – специально обученные слуги. В этом деле тоже сноровка нужна, да и умение.
Кипперы, ловко орудуя длинными шестами с крючьями на концах, стали вытягивать из-под копыт разгоряченных лошадей утерянное оружие и слетевшие при ударе и падении доспехи. Двое оттаскивали на край поля потерявшего сознание рыцаря, за которым на длинном шнуре волочился меч.
Тем временем оставшиеся в седлах побросали копья, вытащили мечи и начали, кружа по полю, обмениваться ударами. Спешенные рыцари понемногу поднимались на ноги и вступали в бой друг с другом. Ристалище, подобно любому сражению, разделилось на несколько очагов, и только теперь Жаку стало понятно, почему его чаще всего называют франкским словом «behoyrs» – свалка. Зрители, сидевшие по соседству с приятелями, не нуждались ни в каких герольдах-пояснителях, потому что Робер, словно сам участвуя в схватке, громко и без остановки ругался. Если верить ехидным замечаниям доблестного рыцаря, то даже полсотни маркитанток, которых повытаскивали из бордельных коек и усадили на беременных коров, со стиральными досками вместо щитов и скалками вместо мечей, и то бы походили на сражающихся воинов не в пример больше, чем это «стадо хромых верблюдов». Вскоре Жаку начало казаться, что рядом с ним сидит не Робер, а вселившийся в его тело дух покойного дядюшки, графа Гуго де Ретеля.
– Нет, ну ты на него только погляди! – возмущался рыцарь. – Он при ударе приподнимается на стременах, словно новичок. А как парирует? Да в любом сражении его бы уже давно на тот свет отправили! Да и противник тоже хорош. Как говорил покойный граф Гуго: «Куй железо, не выходя из лавки» – а этот что? Ударил, оглушил, а вместо того чтобы добить, стоит и ждет, словно засватанный.
Положа руку на сердце, сражение, по мнению Жака, не было столь безнадежным, как представлялось со слов де Мерлана. И вассалы Ибелинов, и крестоносцы императора были отнюдь не безусыми новичками. И те и другие постоянно участвовали в разнообразных сражениях. Италийские графства и германские княжества не прекращали ни на день воевать друг с другом на протяжении десятилетий. Даже когда папы заключали мир с императорами, войны не утихали – то здесь, то там вспыхивали междоусобицы. Примерно то же самое происходило и на Востоке. Короли и султаны заключали перемирия, что совершенно не мешало пограничным эмирам делать набеги на земли баронов, и наоборот. Крестоносцы, прибывающие в Святую Землю, зачастую не считали себя связанными словом, данным местными нобилями. При малейшей возможности они ввязывались в бой с «сарацинами», при этом зачастую плохо представляя себе, с кем именно они воюют. Даже такому малоопытному воину, как Жак, было ясно, что рыцари в поле бились довольно опытные. Ну а ворчание приятеля вызвано, скорее всего, тем, что сам Робер не принимает участия в турнире.
С де Мерланом он мог согласиться, пожалуй, только в одном. Бой кипел везде примерно с одинаковой силой и яростью. Рыцари с обеих сторон, конные и спешенные, наносили и принимали удары, наступали, отступали и выходили из боя, но один среди схватки казался словно заговоренным. В отличие от большинства сражающихся он был закован в полный доспех, явно только что полученный из кузницы, – без вмятин и царапин. При этом он и его конь были богато наряжены, и головы обоих венчали высокие пышные султаны из страусовых перьев. Рыцарь сражался на стороне Ибелинов – но, судя по ярким крестам, нашитым на хаурт у коня, был из крестоносцев. Кто бы он ни был – вассал всесильного Жана Старого или богатый искатель приключений, – действовал данный персонаж настолько скверно и неумело, что было совершенно непонятно, что он здесь делает и как вообще до сих пор удержался в седле. Присмотревшись внимательнее, Жак с удивлением понял, что секрет неуязвимости рыцаря заключается в том, что участники ристалища стараются не ввязываться с ним в бой. Мало того, если тот все же оказывается на пути, то принимают от него удары, даже не парируя, а просто защищаясь щитами.