Рыцарь Таверны

Сабатини Рафаэль

— Мастер Стюарт, — учтиво обратился он к юноше. — Уже поздно, и я не смею вас больше задерживать. Спокойной ночи!

Мальчик поднялся из-за стола. Какое-то мгновение он колебался.

— Завтра, сэр Криспин… — начал он угрожающим тоном.

Но хозяин таверны резко оборвал его:

— Оставим то, что случилось, до первых лучей солнца, мой друг. Позвольте пожелать вам еще раз доброй ночи. Возьмите с собой одну из этих вонючих свечек и ступайте спать.

Мальчик раздумывал, затем в угрюмом молчании взял одну из бутылок, в которую была воткнута свеча, и вышел из комнаты.

Криспин стоял у стола, и когда дверь за мальчиком закрылась, черты его лица смягчились. В груди старого вояки зародилась минутная

жалость к этому юноше, с которым он так грубо обошелся. Хоть мастер Стюарт и был молокососом, но, по крайней мере, отличался честностью и великодушием от прочих дружков хозяина таверны, и он испытывал к нему самые добрые чувства. Подойдя к окну, Криспин распахнул его и высунулся наружу, якобы подышать свежим воздухом. При этом он мурлыкал себе под нос песенку «Лаб-тиб-тиб-дуба-а-а» на тот случай, если вблизи окажутся случайные зрители, которых он, разумеется, вовсе не желал.

С полчаса он вглядывался в каждую тень на улице. Наконец, убедившись, что за домом не следят, Криспин покинул свой наблюдательный пункт и закрыл ставни.

Поднявшись наверх, он обнаружил ирландца, растянувшегося на кровати прямо в сапогах.

— Клянусь душой! — воскликнул ирландец. — В жизни я не испытывал такого страха, как час назад.

— Да, возможно, сейчас я бы не разгуливал под твоими грязными пятками, — последовал сухой ответ. — Теперь расскажи, что произошло?

— История довольно проста, клянусь бородой апостола Петра, — начал Хоган.

— У хозяина «Ангела» есть дочка — сущий ангел (возможно, поэтому старик так и назвал свой трактир), с изящной попкой и парой прелестных глаз, перед которыми не сможет устоять ни один настоящий мужчина. У нас завязалась крепкая дружба, как вдруг налетает, подобно демону, один придурок, которого я считал ее любовником, и, да простит ему Господь, — ударяет меня по лицу! Представляете, Крис! — При воспоминаниях об этом Хоган сконфузился. — Я взял его за шиворот и вышвырнул в сточную канаву — самое подходящее место для этого подонка. Теперь мы были квиты, и если бы этот поросячий выродок предпочел это признать, все было бы в порядке. Но он на глазах у девушки вернулся, чтобы потребовать удовлетворения. Я дал ему удовлетворение, раз он так настаивал, и — дятел его заклюй! — он откинул копыта!

Криспин скользнул колючим взглядом по лицу ирландца.

— Скверная история.

— О Господи, я и без тебя знаю, что скверная! — воскликнул Хоган, простирая к Криспину руки. — Но что я мог сделать? Этот дурак бросился на меня с клинком в руке. Он вынудил меня вытащить меч.

— Но не убивать, Хоган!

— Это была случайность. Чтоб мне утонуть! Я целился в руку, но там было скверное освещение, и я проткнул его посередке.

Некоторое время Криспин сидел хмурый, затем лицо его разгладилось, как будто он выбросил это дело из головы.

— Ладно. Раз он мертв, то тут уже ничего не поделаешь.

— Да благословит Бог его душу! — пробормотал ирландец. Он набожно перекрестился и тем самым исчерпал тему разговора об убийстве.

— Надо пораскинуть мозгами, как тебе выбраться из Пенрита, — молвил Криспин. Затем, повернувшись и взглянув в добродушное лицо ирландца, добавил:

— Мне будет жаль с тобой расставаться, Хоган.

— Сейчас явно не время проливать слезы прощания, я буду рад исчезнуть из города. Такие походы мне по душе. А-а-а! Чарльз Стюарт, Оливер Кромвель, какая мне разница, кто победит: король или республика. Что я выгадаю в том или в другом случае? Клянусь жизнью, Крис, я исколесил немало стран и служил почти во всех армиях Европы, поэтому в военном искусстве я понимаю больше, чем все королевские генералы, вместе взятые. Неужели ты думаешь, что я удовольствуюсь лишь жалким обществом своей лошади, когда грабить запрещено, а выплата мизерного жалования все откладывается? А если дела

обернутся плохо — что всегда вероятно, когда армией управляют попы, — то платой нам послужит скорая смерть на поле брани или на галерах, или на плантациях, как это случилось с теми беднягами, с которыми Нол вторгся в Англию после Дунбара. Клянусь телом Христовым, не за тем я нанимался к королю в Перте. Я не требовал высокого жалования, рассчитывая поживиться военной добычей, чтобы вознаградить себя за трудности похода и те опасности, которым мы подвергали себя за это время. Я знаю войну и живу этим вот уже двадцать лет. Вместо этого мы имеем армию из тридцати тысяч человек, шагающих на битву аккуратными чопорными колоннами, как католические монахи под Рождество. В Шотландии было все еще более-менее только потому, что в этой нищей стране просто нечего было грабить, но как только мы вторглись в Англию, они готовы повесить тебя, даже если ты украдешь поцелуй с губ проходящей мимо служанки.

Криспин покачал головой.

— На месте короля я бы тоже поиграл в добродетель. Он не позволяет нам поступить так, будто мы шагаем через враждебную страну. Он продолжает считать Англию частью своего королевства, забывая при этом, что ему предстоит еще ее завоевать…

— А разве его отец не владел Англией? — прервал Криспина нетерпеливый Хоган. — Со времени победы под Мартуром многое изменилось. Когда я служил под началом Руперта, мы могли свободно забрать у круглоголовых каплуна, лошадь и девчонку, не спрашивая их согласия. А теперь, Господи, и двух дней не прошло с того момента, как его величество вздернул того парня в Кендале за посягательство на честь девушки. Ей-Богу, Крис, для меня это было уже слишком. Глядя, как этот бедолага качается на веревке, я поклялся, что сбегу при первой же возможности, а сегодняшнее происшествие только ускорило события.

— И что ты намереваешься делать? — спросил Криспин.

— Война — это торговля, а не призвание. Ею торгуют и Билмант, и Букингем, и прочие высокопоставленные джентльмены. А поскольку служба в армии короля не сулит мне никакой выгоды — о небо! — я перейду на сторону парламента. Если я выберусь живым из Пенрита, то первым делом побрею бороду и подстригу волосы покороче, затем раздобуду остроконечную шляпу, черный плащ и пойду предлагать Кромвелю свой меч.

Сэр Криспин впал в глубокую задумчивость. Угадав его мысли, Хоган оживился.

***

— Мне кажется, Крис, что ты придерживаешься того же мнения?

— Может быть, — рассеянно ответил Криспин.

— Прекрасно! — вскричал Хоган. — В таком случае нам незачем расставаться! Но Геллиард был холоден.

— Ты забыл, Гарри.

— Ничего подобного! Наверняка на стороне Кромвеля твое дело…

— Ш-ш-ш! Я все хорошо взвесил. Мои надежды связывают меня с королем. Только в его победе вижу я свою выгоду. Не обычный военный грабеж, Гарри, а огромные земли, которые вот уже двадцать лет находятся в нечестивых руках. Моя единственная цель, Хоган, возрождение дома Марлёев, а этого я могу добиться только через престол короля Чарльза. Если король проиграет, — Боже, не допусти этого! — мне останется только умереть. У меня не будет ни малейшей надежды. Нет, нет, Гарри, я остаюсь.

Ирландец продолжал уговаривать его, пока, наконец, осознав тщетность своих попыток, не вытянулся в кресле с расстроенным лицом. Криспин подошел и положил ему руку на плечо.

— Я рассчитывал на твою помощь в предстоящем деле, но раз ты уходишь…

— Дьявол, ты по-прежнему можешь на меня рассчитывать. О чем разговор! — внезапно в голосе сурового солдата промелькнула теплая нотка. — А тебе ничто не угрожает в случае моего бегства?

— Мне? Угрожает? — эхом откликнулся Криспин.

— Ну да, за то, что ты меня спрятал. Эти подонки из «Монтгомери Фут» наверняка тебя заподозрили.