Рыцарь темного солнца

Вербинина Валерия

Август сглотнул и первым опустил глаза. Он ненавидел себя за слабость, но ничего не мог поделать. Этот человек, даже без доспехов, без оружия, без друзей, готовых поддержать его, все равно был сильнее его. Допрашиваемый сидел на табурете в центре залы, выставив одну ногу вперед, а другую подобрав под себя, и солнце, лившееся в окна, окружало его голову золотым ореолом. На нем были темные штаны, заправленные в высокие щегольские сапоги со шпорами, белая рубашка, открывавшая шею, и бархатное полукафтанье голубого цвета, расшитое причудливым рисунком. Руки Боэмунд сложил на груди и слегка раскачивался на табуретке, с подчеркнутым презрением косясь на присутствующих.

Он выглядел и держал себя как принц, а они – как горстка жалких холопов, и Август сомневался, есть ли что-то на свете, способное умерить вызов, написанный на лице его врага.

– Не надо пыток, – угрюмо сказал юный князь, когда епископ повторил свое предложение.

Боэмунд едва заметно повел плечами. Лишенный своего рыцарского вооружения, он казался уже в плечах и тоньше в талии, но глаза его по-прежнему горели фиалковым, недобрым огнем.

Пан Кондрат вполголоса обратился к князю Доминику на латыни. Епископ утер пот со лба.

– Он кого-то покрывает, – сказал прелат Августу, который даже вздрогнул, когда с ним неожиданно заговорили. – Но как узнать, кого именно, если мерзавец от всего отпирается?

– Вздор, – угрюмо буркнул Август.

– Что? – Епископ был ошеломлен.

– Вздор! – заорал князь Яворский ему в лицо, сорвался с места и подошел к пленнику вплотную. – Думаешь, ты лучше всех? Думаешь, тебе все позволено? – Август сжал кулаки. – Господи, с каким удовольствием я бы убил тебя!

– Ну так убей, – отозвался Боэмунд, не двигаясь с места. На его лице не дрогнул ни один мускул. – Только ты не посмеешь. Трус! Ты хорош лишь из засады нападать да с мечом бросаться на безоружного.

Август сделал такое движение, словно хотел задушить рыцаря. Князь Доминик в тревоге поднялся с места, но его племянник уже разжал кулаки и отступил назад.

– Без оружия ты не останешься, – прохрипел он. – Завтра мы в смертном бою решим, кто из нас прав и кто из нас чего-то стоит. – Юный князь обернулся к судьям: – Ну? Чего уставились? Завтра, я сказал! Все равно ведь вы не можете казнить его и остаться чистенькими, верно? Ну так я все сделаю за вас!

Он вышел, грохнув дверью так, что на столе писца подпрыгнула чернильница. Пан Кондрат задумчиво погладил бородку. Епископ побледнел. Князь Доминик пожал могучими плечами.

– Хм, в этом что-то есть, – с расстановкой молвил королевский представитель. – Он прав: лучше так, чем топором палача.

– А если крестоносец его убьет? – робко встрял епископ.

– На все воля божья, – спокойно произнес князь Доминик. – В любом случае фон Мейссен не протянет долго, с его-то болезнью.

– Значит, поединок?

– Да. Таким образом мы будем избавлены от множества хлопот.

На том и порешили. Пленника увели в покои и приставили к нему стражу, а все остальные отправились к вечерне.

Глава 16,

в которой происходит решительное объяснение, которое, однако, ничего не решает

Мадленка явилась на вечернюю мессу в числе прочих придворных и оставалась на ней до конца, невзирая не перешептывания знатных дам и их неодобрительные гримасы.

Ей все-таки удалось уговорить родителей вернуться в Каменки. Она обещала выехать за ними вслед сразу же после похорон Франтишека, которые, как уже понял проницательный читатель, были только предлогом, чтобы задержаться и посмотреть, что произойдет с синеглазым. Мать дала ей понять, что может на всякий случай остаться, но Мадленка твердо отказалась от ее помощи. Пан Соболевский оставил Мадленке двух слуг и горничную, а сам тот

же час отбыл с родными восвояси, ни с кем не прощаясь. Дочь Беата должна была на днях родить, а пан Соболевский мечтал о внуке, которому, за отсутствием сыновей, собрался оставить имение и земли. Сия проблема волновала его больше всего, и так как Мадленка заверила батюшку, что ей уже ничто не грозит, он поддался на уговоры и с легкой душой двинулся в обратный путь, не подозревая, что одновременно выбывает и из нашего повествования. Прощайте, пан Соболевский! Вы были занудой, вы всю жизнь находились под каблуком у жены, но мы, ей-богу, не держим на вас зла. Счастливого пути!

После мессы к Мадленке подошел князь Август и спокойно уведомил ее о том, что собирается убить крестоносца в честном поединке, ибо отпустить пленника, натворившего столько зла, совесть не велит, а казнить того, кто сдался добровольно, и того накладней. Мадленка, узнав, что синеглазого Боэмунда не пытали, не оскорбляли и что из него ничего не смогли вытянуть, воспрянула духом. Она заверила Августа, что не сомневается в его победе, и немедленно отправилась искать Дезидерия с требованием, чтобы тот сделал все, что угодно, но провел ее к пленнику. Дезидерий отнекивался, божился, что подобное невозможно, но после того, как Мадленка напомнила ему, как он заставил ее таскать вещи за благородными шляхтичами, когда она изображала Михала Краковского, сдался и объявил, что посмотрит, что можно сделать.

И все уладилось. Стражи, знакомые Дезидерию люди, оказались неравнодушны к звонкой монете. Мадленку пропустили, хотя и предупредили, что у нее есть время только до следующего удара часов.

С бьющимся сердцем Мадленка толкнула дверь и вошла. Покои освещались одной лампадой, которая едва теплилась и отбрасывала на стены и потолок фантастические тени. Девушка огляделась в поисках пленника и обнаружила, что тот спит…

Рыцарь ровно дышал, вытянувшись поверх одеяла на спине и закинув одну руку выше головы. Мадленка ощутила легкий укол – не разочарования, нет, но чего-то такого же, терпкого и нестерпимого. На что это похоже, в конце концов: она пришла к нему – а он развалился и спит как ни в чем не бывало! Разбудить его? Или не трогать? Мадленка протянула руку, намереваясь осторожно потрясти крестоносца за плечо, но отдернула ее. Что она может ему сказать? «Я люблю тебя, не умирай?» Глупо.

Мадленка поглядела на Боэмунда и едва не закричала: чуть-чуть повернув голову в ее сторону, он спокойно наблюдал за нею из-под черных ресниц – она видела, как блестят его глаза. Девушка попятилась, больно ударилась о какой-то острый угол (стол? сундук?), икнула и села на него. Боэмунд устало прикрыл глаза ладонью.

– Я знал, что ты придешь, – сказал он просто. – Зачем ты пришла?

В голове у Мадленки царил полнейший хаос. Помимо всего прочего, она вдруг с опозданием сообразила, что не очень прилично молодой девушке являться среди ночи к мужчине просто для того, чтобы проведать его. Но, несмотря на это, храбро попыталась собраться с мыслями.

– Я хотела тебя видеть, – почти беззвучно произнесла она. И повторила: – Мне нужно было тебя видеть.

– Зачем? – безразлично спросил рыцарь.

Мадленка закусила губу.

– Я боялась за тебя. Я думала, они что-то сделали с тобой.

Боэмунд зевнул и прикрыл рот тыльной стороной руки.

– Не стоило.

В свете лампы он показался ей изможденным, постаревшим, почти чужим. Под глазами у него лежали темные круги.

– Я видела Киприана, – сказала Мадленка, чтобы хоть что-то сказать.