Рыцарь в алмазных доспехах

Кусков Сергей Анатольевич

Сердцем я всегда выступал за Сектор. И потому, что у меня оттуда мама, корни, и потому, что меня пытались из-за этого унижать. Нет, радикалом, борцом за что-то там себя не считал, но подсознательно всегда был с людьми, говорящими на русском. Для парней же всё проще, они выросли в другой среде. Для них враг - это враг, и он предметен. С крайне простым критерием определения. Как и друг.

– Я не националист, - покачал я головой.
– Но готов выступить с вами. Не в смысле с вами... А с ВАМИ. Но только до тех пор, пока латинос не уравняют наши права со своими,

пока не отменят дискриминацию выходцев Сектора. Выступать за независимость, отделение, играть в другие подобные игры я не намерен!
– мои глаза так же сверкнули, поясняя, что на этих принципах стоять буду жестко.
– Я не за Обратную Сторону, как объект и субъект политики. Я за единую Венеру. Но Венеру общую и равноправную. И можете меня за это пристрелить.

Хан и Карен пыхтели, но тут раздался голос нашего японца:

– По сути Ваня прав. Если они уравняют права и возможности, не будет причин отделяться. Так что вы боретесь за одно и то же, просто по-разному это называете.

– Он не понимает, - покачал головой Хан, но я перебил:

– Ты действительно веришь, что Сектору кто-то позволит отделиться РЕАЛЬНО? Тебе пример Марса ни о чем не говорит? Может не просто так некоторые весьма уважаемые марсиане выступают с идеей присоединиться к Венере в качестве обособленной провинции?

Пауза.

– А может вы не знаете сколько у амигос оружия под сотым метром? И что они с легкостью уничтожат Обратную Сторону ковровыми бомбардировками, начнись там боевые действия?

Парни опустили головы. К сожалению, а может и к счастью, эта мысль не казалась нереальной на Той Стороне. Но удерживая от активности горячие головы, угроза уничтожения в случае восстания одновременно подогревала ненависть в тех, у кого головы горячи не особо, хороня любые идеи интеграции. Врага, готового тебя уничтожить по первому проступку, трудно считать "своим", несмотря ни на какую пропаганду и промывку мозгов.

– Война - это смерть, - продолжил я. Я не искал путей решения глобальных проблем, сейчас нужно было всего лишь достучаться до этих парней.
– Это смерть Сектора. И всех людей, там проживающих. Потому да, я не за Сектор. Я за людей и за равноправие. Если вам важнее мифические атрибуты - независимость, государственность, гимн, герб и флаг - флаг вам в руки. Но боритесь за эти идеалы сами.

Воцарилось молчание, и вновь всех примирил Фудзияма.

– Ребята, вы зря ссоритесь. Да, Ваня внешне - натуральный латинос в энном поколении. Да, у него своеобразный взгляд. Но повторюсь, вы в душе боретесь за одно и то же, просто его позиция более умерена и взвешена, без вашего глупого радикализма.

Он помолчал, подбирая слова. Фудзи этих архаровцев знал лучше, и я был уверен, ключики к ним найдет.

– Не я ли говорил вам, что идея Независимости - бред?
– вспыхнул он и подался вперед. Нога его нажала на педаль, раздался громкий: "Бо-ом" бас-барабана, от которого мы все вздрогнули.
– Она красива, эта идея, популярна, но абсолютно нереальна! Мне вы эти слова простили - я же простой японец и "не догоняю". Теперь он говорит то же самое, -

тычок в мою сторону, - но его вы готовы закатать в пенобетон стартовой площадки космолетов! Парни, вы определитесь, у нас как, группа, или что?

Он нажал педаль вновь, мы снова вздрогнули. Отвлекающий фактор - великая сила; не удивлюсь, если наш Фудзи где-то профессионально изучал психологию.

– Ладно, выяснили, - сделал резюме Карен.
– Мы разные, по-разному видим вещи, но это всего лишь различные пути решения одной проблемы. Так что не хрен ссориться!

– Точно!
– поддержал Хан.
– Мудрая мысль!

– И раз всё выяснили, и приняли, что Ваня - свой, предлагаю к политике больше не возвращаться!
– поставил точку в споре Наото, настолько зло сверкнув глазами, что захотелось отшатнуться.

Я про себя хмыкнул - чувствуется порода. Древний народ, эти японцы. И очень-очень мудрый!..

* * *

– Итак, - решил я подбить предварительные итоги, - мне не нравятся две вещи. Музыка, в смысле материал, и перспективы.

– Понятно, - начал возражать Карен.
– По перспективам закончили. Мы не будем в творчестве касаться политики, хотя это самый короткий путь к сиюминутной славе. И не будем петь для латинос, так как это бесполезно. А значит, чтобы расти, нам нужен новый качественный материал.

Он сделал паузу, глотнув воздуха. Его распирало желание грубо задавить меня, послать, так как говорил я наивные вещи, но останавливало то, что стучаться, объяснять неправоту надо со всем возможным тактом. Я с ними начал по-доброму, и они должны ответить тем же.

– По материалу всё еще более глухо, - продолжил он.
– Мы играем то, что можем, что написали сами. Другого написать не получится - не такой у нас склад ума. Но даже если ты найдешь нам этот материал, это не гарантирует, что мы станем популярными. Биться за зрителя придется в любом случае.

– Да, - поддержал Хан, - придется. И за это время мы растеряем своих фанатов, которых имеем сейчас. При том не факт, что на новом материале "поднимемся".

– Парни, вы можете оставить всё как есть, - покачал я головой.
– Да, у вас в руке синица. Кого-то эта синица вполне устроит... Вот и работайте дальше!

Я сделал паузу, набрав в рот воздуха.

– Но есть и третий фактор, о нем я еще не сказал. Тоже перспективы, но несколько иные. Сколько вам лет? Через сколько лет вы перестанете быть интересны своей публике?

Парни опустили головы. Во всяком случае, Карен и Хан.

– Сеньориты взрослеют, - продолжил я.
– И на место соплям в них приходит расчет и здоровый прагматизм. Так происходит всегда, романтика присуща только молодым и неопытным. Те же сеньориты, что слушают вас сейчас, через десять лет забудут, кто вы такие. А новые, подросшие сеньориты, будут слушать своих кумиров, парней из своего времени, а не вас, старичков. Или не так говорю?
– Я обвел всех глазами, но парни молчали.
– Если что говорите, понимаю, что могу быть неправ!