Рыцарь в сверкающих доспехах

Деверо Джуд

«Или будет королем», – мысленно поправилась она.

– А теперь дай мне зелье, и можешь идти.

Даглесс вынула таблетки, но, поколебавшись, спросила:

– А где я буду спать?

– Мой сын позаботится о тебе.

– Ваш сын запер меня в ужасной клетушке, а в тюфяке кишели блохи! Меня даже не покормили!

Судя по выражению лица леди Маргарет, она не находила ничего странного в поступке сына.

– Мне нужна приличная комната и одежда, на которую не глазели бы окружающие, и я желаю уважительного отношения, подобающего… моему высокому положению. Да, и еще я требую ванну.

Леди

Маргарет воззрилась на нее холодными, бездонными глазами, и Даглесс сразу поняла, откуда у Николаса столь надменные манеры.

– Остерегайся развеселить меня слишком сильно, – предупредила она.

У Даглесс задрожали ноги. Когда-то, еще ребенком, побывав в Музее восковых фигур, она увидела средневековую камеру пыток. И теперь до ужаса отчетливо припомнила орудия этих самых пыток. Дыба. Железная дева.

– Я совсем не хотела показаться непочтительной, миледи, – тихо заверила она. – И сделаю все возможное, чтобы развлекать вас как можно искуснее.

Как Шехерезада. Если она не сделает все возможное, завтра эта женщина велит отсечь ей голову.

Леди Маргарет не сводила с нее змеиного взгляда. И Даглесс поняла, что в эту секунду ее жизнь висит на волоске. Решается судьба.

– Будешь прислуживать мне. Гонория станет…

– Значит, я могу остаться? О, леди Маргарет, вы не пожалеете, обещаю! Я покажу вам, как играть в покер. Расскажу интересные истории… все шекспировские пьесы… нет, этого делать не стоит, весь ход истории пойдет наперекосяк. Лучше… лучше я расскажу вам «Волшебника из страны Оз» и «Мою прекрасную леди». Может, даже сумею вспомнить кое-какие слова и музыку.

И Даглесс, которая неизменно отказывалась петь на людях, затянула «Я танцевать хочу». Забавно, что может сделать с человеком угроза костра!

– Гонория! – резко велела леди Маргаерт. – Возьми ее с собой, одень…

– Еще еда и ванна, – добавила Даглесс.

– Но сперва таблетку.

– О, конечно, – вспомнила Даглесс, протягивая леди Маргарет таблетку от простуды.

– А теперь дай мне отдохнуть. Гонория за тобой присмотрит. Гонория, она останется с тобой.

Даглесс не слышала, как вошла Гонория. Она походила на ту женщину, которая была в комнате прошлой ночью, но Даглесс так и не увидела ее лица, поскольку Гонория старательно отворачивалась.

Даглесс молча вышла вслед за ней. Теперь она чувствовала себя лучше, зная, что выиграла немного времени, прежде чем леди Маргарет поймет, что она не принцесса. Интересно, как наказывают за ложь в шестнадцатом веке? Сразу смерть или сначала пытка? Но может, если Даглесс действительно сумеет развлечь леди Маргарет, последней будет все равно, принцесса перед ней или нет. Кроме того, возможно, месяц – слишком долгий срок, чтобы осуществить все планы и исчезнуть подобру-поздорову.

Крепко прижав сумку к себе, Даглесс вошла в соседнюю со спальней леди Маргарет комнату, вполовину меньшего размера, но все же довольно просторную и хорошо обставленную. У одной стены возвышался камин белого мрамора, у другой стояла большая постель с балдахином. Кроме того, у изножья кровати примостился сундук. Были здесь и табуреты, и два резных стула. В окно с маленькими восьмиугольными стеклянными переплетами лился солнечный

свет.

Оглядывая уютную спальню, Даглесс начала немного успокаиваться. Ей удалось остаться в этом доме и не оказаться на вонючих грязных улочках средневековой деревушки.

– Здесь есть ванная комната? – спросила она Гонорию. Хорошенькая девица тупо уставилась на нее. – Туалет, – уточнила Даглесс.

Гонория понимающе кивнула и показала на маленькую, скрытую в панели дверцу. Открыв ее, Даглесс увидела каменное сиденье с дырой посредине – туалет шестнадцатого века. Вонь была невыносимой. Рядом с сиденьем лежала стопка бумаги, толстой, жесткой, исписанной с обеих сторон бумаги. Даглесс повертела в руках листок.

– Так вот что произошло со всеми средневековыми документами, – пробормотала она и, наспех воспользовавшись туалетом, поскорее выбежала.

Вернувшись в комнату, Даглесс увидела, что Гонория вынимает из сундука одежду и кладет на кровать. Очевидно, одежда предназначалась для Даглесс. Гонория вышла, и Даглесс, оставшись одна, обошла комнату. Здесь не было серебряных и золотых безделушек, как в спальне леди Маргарет, зато повсюду переливались всеми цветами радуги разнообразные вышивки. Даглесс видела образцы елизаветинской вышивки в музеях, но все они были старыми и выцветшими. Здесь же они еще не успели потускнеть от времени и долгого употребления и показались ей восхитительными.

Она продолжала бродить по комнате, дотрагиваясь до всего, что попадалось на пути, восхищаясь многообразием тонов и оттенков. Новый антиквариат, подумать только! Жизнь не так уж плоха, если не считать блошиных укусов, которые ужасно чешутся!

Немного погодя дверь открылась, и вошли два лакея, тащивших большую, глубокую деревянную лохань. На них были ярко-красные облегающие куртки, штаны-буфы, как у Николаса, и черные вязаные чулки. У обоих были сильные мускулистые ноги.

«Ничего не скажешь, есть в елизаветинском времени и свои достоинства», – подумала Даглесс, втайне восхищаясь ногами лакеев.

Вслед за мужчинами появились четыре женщины с ведрами горячей воды. Эти были обряжены в простые длинные шерстяные юбки, тесные корсажи и маленькие чепцы. Лица двух были изборождены оспенными ямками.

Когда лохань наполнилась, Даглесс принялась раздеваться. Гонория было подошла, чтобы помочь, но тут же, широко раскрыв глаза, отступила, увидев, что Даглесс не нуждается в помощи. В иных обстоятельствах Даглесс вспомнила бы о скромности, но не сейчас, когда чувствовала, что буквально заросла грязью. Раздевшись до лифчика и трусиков, она заметила, что Гонория от изумления потеряла дар речи. Даглесс протянула руку:

– Привет, я Даглесс Монтгомери.

Гонория, похоже, окончательно растерялась, поэтому Даглесс взяла ее руку и сжала:

– Значит, мы будем жить вместе!

Гонория смерила Даглесс озадаченным взглядом.

– Леди Маргарет приказала, чтобы вы оставались со мной, – кивнула она. У нее оказался тихий, приятный голос, и Даглесс вдруг увидела, что Гонория совсем молода: не больше двадцати одного – двадцати двух лет.

Даглесс сняла белье и ступила в лохань. Гонория, не скрывая любопытства, принялась разглядывать каждый предмет.