Шрифт:
Люди объезжают кругом весь свет, чтобы увидеть разные реки, горы, новые звезды, редких птиц, уродливых рыб, нелепые расы существ… Но знай я, где найти рыцаря веры, я бы пешком пошел за ним хоть на край света.
Кьеркегор
Вместо вступления
Бесполезно скрывать и лучше сразу сознаться. Да, мало в нашем городе культурных достопримечательностей. Что вы хотите – Центральное Черноземье. Тула и Рязань севернее. Воронеж южнее. Волга и все, что на ней есть легендарного и привольного, это совсем далеко к востоку. Правда, от нас рукой
Наши прадеды сеяли пшеницу, наши деды – то же самое, а еще свеклу и картошку, наши отцы – все это вместе, а еще варят сталь. И здорово варят! За эту сталь советское государство в свое время подарило нашему городу целую область. Стали мы областным центром и, надо признать, несколько заважничали. Когда же это государство приказало долго жить, мы тоже горевать не стали. С нашей-то сталью без советского государства не прожить!
И прожили. Вот только культурных достопримечательностей так себе и не завели.
Зато все остальное имеется.
Есть, например, университет.
Здесь сразу нужно оговориться, что речь идет про времена, теперь почти доисторические. Тогда советское образование ускоренными темпами отмирало, а образование российское не спешило рождаться. Переход из школьников в студенты тогда еще не был оборудован современными удобствами вроде ЕГЭ, подготовительных курсов и всего прочего. Вместо всего этого имелось одно-единственное, зато очень действенное средство – репетитор.
Репетитором может быть школьный учитель, но лучше университетский. Быть репетитором – дело ответственное и сложное, оно по плечу далеко не каждому преподавателю, и оттого репетитор окружен почетом. Можно знать свой предмет назубок, или быть прирожденным педагогом, но – не быть репетитором. Чтобы стать им, нужно иметь неписаную, в чём-то даже мистическую, но понятную для родителей учеников репутацию. Эта репутация должна витать вокруг репетитора, и по ней должно быть ясно видно, сколько прежних его учеников поступило в вузы, а сколько не поступило.
Федя Горкин остался вообще без репетиторов. Случилось это потому, что он происходил из семьи, которая отличалась некоторыми особенностями.
Родители его негласно считались несчастной парой. Отец был совершенно обычным инженером на заводе. Никакими заметными недостатками он не выделялся, но почему-то пользовался у своей и особенно у жениной родни репутацией бестолочи. На него смотрели, как на нечто чужеродное и непутевое, а маленького Федю двоюродные братики и сестренки дразнили в детстве, что у него «папа-турка». Предубеждение это было тем страннее, что совершенно не выказывалось в отношениях, никогда не вело к ссорам. Федин папа отлично общался со своими зятьями, а их жены совершенно искренне хвалили его за любезность и обходительность. И тем более непонятно, откуда такое отношение взялось. Федин отец пил ничуть не меньше и не больше, чем прочая родня. Зарабатывал примерно столько же. Зарплату домой приносил. Полку прибить мог, кран в ванной починить тоже мог. Ничем он вроде бы и не выделялся из родни. Особенного в нем только и было, что работал он, как и его жена, инженером, и, следовательно, имел высшее образование. И еще – в отличие от жены – был совершенно непригоден к прополке картошки.
Федина мама была добрым и отзывчивым, но не очень общительным человеком. Почти все самые близкие её подруги приходились ей родными сестрами. Мужа своего она очень любила и уважала. Федю считала на редкость способным и удачливым пареньком. Но с годами стала расти в ней какая-то подсознательная досада, какое-то подозрение, что жизнь к ней не совсем справедлива. Трудно сказать, было ли это так или нет, но она все меньше общалась с
Федя внешне очень был похож на свою маму. Когда она была молода, немногие ее подруги старались внушить ей, что у нее классическая, редкая красота. Действительно, ее огромные, почти навыкате глаза под высокими округлыми бровями, худое лицо, прямой нос могли показаться ее курносым подругам чем-то изысканным и старинным. Однако прослыть красавицей Фединой маме помешало недовольство своей фигурой – по ее мнению, излишне тощей. Она никак не могла поверить, что ее подруги действительно разглядели в ней какую-то там красоту, а не выдумали все это в утешение изобиженной судьбой худышке.
Не сумев разглядеть в себе очарования, Федина мама не смогла и передать его сыну. Он унаследовал ее черты, но до чего же комично легли они на мальчишеское, прыщеватое лицо! Вдобавок глаза у Феди были не бархатно-карие, как у мамы, а папины, бледно-зеленые. И от отца же Феде достались отвратительные зубы, которые пришлось пломбировать сразу же, как только они толком прорезались.
Сам Федя ничуть не страдал от своей внешности, точнее – не интересовался ею. Его жизнь и без того была содержательна, потому что был он природный, прирождённый оптимист. Ему выпало повзрослеть в те времена, когда все люди вокруг них единодушно рассудили, что прежняя, благонадежная, советская жизнь порушена безвозвратно. Взрослые с возмущением или брезгливой апатией наблюдали, как у них из рук уплывает то, что они считали своим, как умирает вечное, как рушится незыблемое. Их сверстники быстро, незаметно и неузнаваемо шалели. А Федя, глядя на все это, твердо верил, что впереди все будет хорошо – наперекор всему.
Именно в таком настроении вошел он однажды июльским утром в наш университет, нашел списки поступивших и узнал, что он провалился.
Федина мама была в шоке от того, что ее сын не смог поступить в вуз. Ее давнее ощущение, что у нее за спиною стоит какое-то смутное невезение, наконец-то получило подтверждение. И – беда ведь, как известно, не приходит одна – ей предстояло еще одно испытание. Ее муж даже не огорчился как следует. Это мучило ее сильнее всего – сильнее, чем смутное ощущение ее собственной вины перед сыном. Мама винила себя и за то, что он учился и не в той школе, и не у тех учителей, и не тем предметам, и за то, что у него не было репетиторов, и за то, что она не пошла с ним на зачисление. За то, что слишком сильно верила в него. За то, что он не поступил в институт, в то время как другие поступают.
Впрочем, ничего этого Федина мама не говорила вслух. Она была весела и ровна с сыном. Спокойно получила повестку из военкомата и спокойно проводила Федю служить.
Все теперь было как полагается.
И только когда Федя уехал, она стала потихоньку плакать, когда ее никто не видел, и изредка сгоряча ругала сына бестолочью.
Глава 1. Есть такое слово – Родина
Воинская часть, куда Федю послали служить, во многом была замечательной.
Кстати. Попал туда Федя случайно, т.е. потому, что бравый майор, которому военкомат доверил Федино будущее, был близорук и не носил очков. Майор считал себя мужчиной хоть куда, а потому гнал всякую мысль о том, что у него стало пошаливать зрение. Когда строки расплывались перед его глазами, майор говорил себе, что устал, и шел домой. Дома тоже кое-что замечали. Он же не желал замечать ничего. Крепился до конца. Друзья и сослуживцы видели, как он отчаянно отмахивался от близорукости, и старались не ловить его на ошибках.