Рыцарь веры

Гончарова Татьяна Викторовна

До конца 1994 года Конституция смиренно умывалась плевками. Знающие люди заключали, что шустрым дудаевцам и российскому правительству удавалось-таки поладить. А потом будто сорвало резьбу и все пошло наперекосяк. То ли правительство сообразило, как можно вести дела без Дудаева, то ли дали маху сами дудаевцы. Признаться, это остается неясным до сих пор. Правительство опять впало в праведный гнев и опять вспомнило про Конституцию. Опять переговорщики зачастили в Чечню к Дудаеву в надежде разобраться, кто он такой и Россия там у него или уже нет. Тут же в Чечне объявилась антидудаевская оппозиция, которая стала против Дудаева воевать. И дела у нее шли до того неплохо – даже Грозный довелось поштурмовать, – что российское правительство

понадеялось и безо всяких переговоров Конституцию ублаготворить.

Однако надеялось оно недолго. Оппозицию дудаевцы разогнали, набрали пленных, и тут-то началось самое неприятное. Пленные оказались военнослужащими российской армии! То есть не все поголовно, конечно, а сколько-то десятков, но зато наделали такого шуму, что про остальных пленных и знать никто не хотел. Тут уже российскому правительству пришлось несладко. Только тот его не ругал, кто над ним смеялся. Впрочем, правительству это было бы еще ничего, да только и ругань и насмешки велись в том ракурсе, будто оно, правительство, вовсе не демократичное. А для российского правительства в 1994 году это была самая больная тема. Очень много для бюджета значили займы у государств, которые и себя считали демократичными и от всех, с кем общались, требовали того же самого.

Правительство остервенилось и тоже потребовало от Дудаева положить конец безобразиям, позорящим российскую демократию. Но какой тут конец, когда для Дудаева это только начало, и душа у него поет – то ли еще будет! В общем, российское правительство махнуло рукой на переговоры и собрало секретное совещание Совета Безопасности. На нем было решено, что победителя не судят даже в демократическом мире, а потому надо с Дудаевым кончать быстро и жестко.

Результатом этого совещания и была полученная Григорием Фомичом шифрограмма. Точно такие же приказы улетели и во многие другие войсковые части бывшей советской армии.

За те три года, пока российское правительство определялось со своей политикой на Кавказе, Чеченская республика одичала просто пугающе. Выражалось это в том, что она словно бы не существовала ни для МВД, ни для Минюста, да и для многих других полезных российских структур. Словно это была не Россия, а ее десятипроцентный раствор в какой-то до того гадкой жидкости, что не хотелось к ней и прикасаться. Соответственно, все проблемы, от расследования преступлений до изоляции уголовников, которые в остальной России худо-бедно решались сотрудниками этих ведомств, здесь были пущены на самотек. Одно только Министерство финансов не отчаивалось вернуть дикую республику к цивилизации. С этой целью оно посылало туда все причитающееся финансирование – впрочем, не то чтобы регулярно, а ровным счетом так же, как и в остальные места. Тот факт, что это финансирование каждый раз мгновенно разворовывалось, не останавливал сердобольное министерство.

Да, министерство не обижалось, но российские граждане стали посматривать на одичавшую республику косо. Впрочем, будем справедливы – большую часть граждан судьба республики не волновала, потому что они были слишком озабочены своей собственной. Это, конечно, попахивает эгоизмом, но если вспомнить, что речь идет про 1991, 1992 и 1993 годы, то осудить российских граждан просто язык не повернется. Да, конечно, каждый из них при слове «Чечня» вспоминал о чем-то тягостном и неприятном, но только ближайшие соседи республики основательно разбирались в ее проблемах. Опять-таки будем справедливы – происходило это не от усиленного гражданского самосознания, а от ощущения, будто они живут бок о бок с огромной и страшной тюрьмой, которую почему-то забыли запереть.

У бывших советских военнослужащих был еще свой собственный повод недолюбливать дикую республику. Крепко им засело в голову то, как три года назад их сослуживцы уходили из Чечни. Уходили, следуя странному приказу оставить на ее территории все боеприпасы, все оружие и всю материально-техническую

часть. Как забыть, что такого не было даже в Казахстане и Эстонии? Ну ладно, космодромы и военные городки на грузовиках не увезешь. Но оттуда угнали хотя бы сами грузовики! Из Чечни офицеры не смогли вывезти не то что грузовики, но даже свои документы. Что касается оружия, у них отбирали даже именное. Что касается боеприпасов, нельзя было даже отсыпать патронов в карман. Все это осталось там, щедро разложенное под привольным чеченским небом.

Да что грузовики! То было три года назад. А вот что было совсем недавно, на позапрошлой неделе. Именно тогда выяснилось, что Дудаев, отбиваясь от своей оппозиции, почему-то набрал в плен 70 российских офицеров из подмосковных войск. И наивная мировая пресса стала наседать на российское правительство, требуя объяснений: как же эти офицеры очутились у Дудаева, если воевал он вовсе не с ними, а с неподконтрольным ему населением Чеченской республики? Но только не на тех напали! Где мировая пресса села, там и слезла. Российское правительство не только ничего ей не объяснило – оно даже между собой не договорилось, все ли офицеры у него на месте. Чуть ли не в один и тот же день один и тот же министр сначала заявил, что для вызволения пленных делается все возможное, а потом совершенно невинно поинтересовался – а что, эти офицеры и в самом деле пропали с мест своей службы?.. Дудаев потребовал, чтобы российское правительство признало своих офицеров, а заодно и тот факт, что оно (правительство) – империалистическое и двуличное. Российское правительство возмутилось, но бестолковиться не перестало. Дудаев поразмыслил и стал сбывать бесхозных офицеров российским и зарубежным миротворцам. Те брали с удовольствием и везли добычу в Москву, до небес превознося дудаевскую щедрость. Демократический ореол вокруг шустрого Дудаева рос и богател в спектре. Демократический рейтинг миротворцев тоже обрастал приятным жирком. Российское правительство усиленно делало вид, что оно выше всего этого идиотизма. Григорий Фомич Дохлин учился краснеть перед своими офицерами.

Вот и теперь он сидел перед ними как оплеванный. Не он превратил их сослуживцев в ничейных шутов на глазах у всего мира. Не он их вынудил стыдиться своей армии и своего командования. Но он отдавал им приказы. И получал их сам.

Сегодня надо было приказать им как ни в чем не бывало отправлять своих солдат в Чечню. Кому-то ехать самому. И там своей кровью, своей жизнью послужить… нет, уже не Советскому Союзу. И пока что не России. Российской Конституции. Брошюрке в 50 листов, которую год назад предъявили российским гражданам в качестве верховного закона. Да, а уж как ее сочиняли… ах, лучше и не вспоминать.

Хватит!

На столе приказ.

Вот о чем офицерам следует говорить и помнить.

Из прежних четырех полков дивизии в строгом смысле полком можно было назвать только один, первый. Как ни упирался Григорий Фомич, но даже ему было не под силу укомплектовать свою часть полностью, когда сверху и снизу все сокращалось. Два оставшихся полка с трудом тянули на батальоны, а танковый хотя и был укомплектован людьми, как, впрочем, и техникой, зато пригодных машин можно было собрать едва ли на роту. Предстояло выбрать, кого посылать.

Положение осложнялось еще и тем, что как раз в это время свежие призывники сменили дембелей. Итак, из этих желторотиков и предстояло соорудить «полк либо равное ему численностью сводное подразделение».

Офицеры перебрали в уме свое хозяйство, и каждый про себя помянул авторов шифрограммы по матери. Нашли время! Нашли сроки! Выполнить приказ можно было двумя способами, и один был хуже другого. Нужно было собрать желторотиков в кучу и либо послать ее на Кавказ, либо оставить на месте, сделав вид, что это и есть Ресковская дивизия. По первому варианту будут большие проблемы у уехавших, а по второму – у оставшихся.