Рыцарь
Шрифт:
Я осознала, как мало времени мы проводили вместе.
Когда он вошёл в меня ещё жёстче, я застонала, вцепившись в его руки.
Я забыла про Тень, про тот факт, что мы посреди военной операции. Я забыла Джона, Касс, всё случившееся в Сан-Франциско, все те вещи и людей, от которых нам, возможно, придётся отказаться. Вместо этого я вспомнила прыжок с парашютом, то ощущение умиротворения — его смех с облегчением, и как он держал меня, когда мы приземлились.
Его боль усилилась.
Ревик снова вошёл в меня и обхватил рукой мою талию, чтобы проникнуть ещё глубже. Я опять ощущала
Мой свет смягчился, моё тело обхватило его…
Ревик издал тихий звук, вновь входя в меня до упора и полностью удлиняясь.
Он замедлился, стал двигаться с той нарочитостью, которая усиливала боль. И он начал говорить со мной, держа губы у самого уха, подчёркивая слова хриплыми вздохами. Он контролировал своё тело, крепко держа меня и замедляясь всякий раз, когда один из нас приближался к грани. Чем дольше он делал это, тем сильнее ухудшалась его боль, и вот я уже не могла ничего чувствовать.
Затем, вот так же внезапно… всё изменилось.
Я должна была сообразить, что это.
Я должна была сообразить. Раньше, имею в виду.
Однако это подкрадывалось постепенно, сбивая меня с толку, заставляя усомниться в том, что я ощущала. Его свет изменился вокруг меня, та тёмная, ожесточённая частота просачивалась медленно, как масло в плотную ткань. В моём свете искрили реакции, почти паника, которую я не могла опознать. От боли становилось сложно думать о том, что это такое, как определить цель…
Пока я не ощутила, как под ним раскрывается то тёмное пространство.
Я ахнула, подавляя ужас. Я ощущала, как эта тьма притягивает его сильнее, чем меня.
Там жила тщетность. Надежда умерла, и свет вместе с ней.
Там он был один. Там он был сломлен и пытался не упасть.
Хуже того, я знала это ощущение. Я помнила его по резервуару. Я помнила его по времени до этого, когда мы ещё жили с Салинсом.
Эмоции вплетались в его боль, и я ощущала, как этот каскад омывает меня, купает во всём, что он думал и чувствовал последние несколько дней. Я чувствовала, как он ищет то же самое во мне, пока я не почувствовала, как моё беспокойство о Касс отражается обратно, а вместе с ним мой страх за Джона, всё, что я думала и чувствовала в Сан-Франциско — о том, что Джейден умрёт, о встрече с Анжелиной, Фрэнки и Сасквочем, мой ужас при мысли, что Дитрини убьёт Ревика или сильно навредит ему прежде, чем я успею его остановить.
Его боль усилилась. То тёмное ощущение тоже ухудшилось.
Мои пальцы впились в его спину, когда его эмоции ударили по мне ещё сильнее.
Дитрини. Боги, как он ненавидел Дитрини.
Там жило намного больше чувств, чем он позволял мне ощутить, ещё до свадьбы. Я замечала вспышки того, что он видел во время той гибернации, вспышки из Пекина вперемешку с отчаянием из резервуара. Всё это искажало его боль разделения в нечто более давнее и ожесточённое, холодное от недоверия и ненависти.
Тот ясный, прекрасный, интенсивный сине-белый свет Ревика погас.
Тьма заполнила те пробелы — ощущение, что он никогда от этого не сбежит, никогда не покинет того места, и ничего никогда не станет лучше. Я чувствовала, как он затерялся в том видении себя. Боль разделения смешалась со страхом быть заброшенным, и такого сильного страха я не ощущала от него уже несколько месяцев.
Он ненавидел то, что Дитрини сделал со мной.
Он ненавидел то, какой покорной я была с ним, сколько я ему позволила. Он ненавидел это, но в то же время это возбуждало его, и за это Ревик ненавидел себя ещё сильнее. Ненавидел себя и меня за то, куда хотел отправиться его свет. Логически он понимал, что это не моя вина. За свои годы он соглашался на вещи и похуже. Он соглашался, и временами это ему даже нравилось. Он также бывал в местах, где не чувствовал себя в безопасности, где соглашался на подобное, просто пытаясь выжить…
Он ревновал к Врегу.
Оба этих чувства ранили меня настолько, что я впилась пальцами в его спину, затем обхватила одной рукой его затылок.
Когда то тёмное ощущение усилилось, я уже не могла молчать.
— Перестань! — я уставилась на него, тяжело дыша. Мой свет распалился жаром. — Чёрт подери, перестань!
Я заставила его прекратить то, что он делал в физическом плане. Его боль усилилась.
Она сделалась такой сильной, что свет в его радужках вспыхнул, делая их ярко-зелёными. Я заставила его посмотреть на меня, и Ревик поморщился, закрыв глаза и шевельнув бёдрами.
— Всё хорошо, — он покачал головой. — Всё хорошо, Элли… позволь мне закончить.
— Не хорошо! Какого чёрта с тобой происходит?
— Боги, позволь мне закончить… пожалуйста…
— Нет! Сначала скажи мне, почему! Откуда это взялось?
Он покачал головой, крепче стискивая меня руками. Его глаза остекленели за шоком того зелёного света. Несколько долгих секунд я не думала, что он мне ответит.
Затем он сердито выдохнул и крепче сжал ладонь в моих волосах.
— Ты имеешь в виду Врега? — отрывисто спросил он.
— Конечно, — сказала я. — Без проблем. Начни с этого.
Ревик покачал головой, стиснув зубы.
— Ты тоже ревнуешь, Элли. Не знаю, почему, бл*дь, ты сваливаешь всё на меня…
— Я ничего на тебя не сваливаю. Я спросила, почему сейчас… откуда это взялось. Почему, чёрт подери, ты ревнуешь к Врегу?
Его взгляд посуровел. Ревик как будто собирался заговорить, затем покачал головой. Он посмотрел мне в глаза, и я увидела там холодность, которая заставила меня вздрогнуть.
— Он тебя привлекает, — сказал он. — Ты привлекаешь его. Я это знал. Я знал это в Китае. Он наблюдал за тобой всё то время, что мы трахались перед ними… он смотрел, как ты кончаешь, — его лицо ещё сильнее ожесточилось, и очередной осколок боли заставил меня вздрогнуть. — …Пялился на тебя в той бл*дской одежде. Неделями… месяцами.
Посмотрев на него, я растерялась.
Не только от того, что он сказал, но от того, что я ощущала в нём; от того, как его глаза сияли как зеркала, даже переполненные всем тем светом.