Рыцари Белой мечты. Трилогия
Шрифт:
— Взводам Михайлова и Грицко остаться для разгрузки. Пришлите кого-нибудь, когда начнут выгружать пушки. Остальные — за мной, быстро, быстро!
Аксёнов не оглядывался, на бегу готовя пистолет-пулемёт к бою. Мало ли, вдруг пригодится. Слишком уж всё было легко. Вдруг эти самые "оперативные группы" не смогли взять батарею, и теперь они идут в ловушку? Но если так — то Минаев первым встретит опасность! Честь офицера не позволяла ему бросить вперёд кого-то из подчинённых, под вражеские пули. Хотя многие друзья Сергея и погибли, руководствуясь этими идеалами. Но зато жалеть им было незачем, умирая за Родину, со словами "За Веру, Царя и Отечество" на устах…
Крутой берег,
Впереди показались какие-то силуэты, засевшие на гребне холма. Аксёнов вскинул пистолет-пулемёт, готовясь в любой момент пустить его в дело.
— Господа, где же Вас черти носят? — этот голос вряд ли мог принадлежать осману. — Мы всё ждали, ждали, а потом решили, что тянуть уже нельзя да и взяли эту проклятую позицию. Быстрее, быстрее! Скоро тут начнётся такое, что всем хватит!
Человек встал во весь рост, вытянув вперёд пустые руки. Жаль, что его лицо было скрыто ночною темнотой, иначе бы Аксёнов увидел облегчение на нём. Да, десант здесь очень и очень сильно ждали…
Всех офицеров и унтеров собрали перед самым отплытием в здании севастопольского Собрания. То же самое происходило и в Одессе. Люди должны были понимать, как действовать в первые часы после высадки.
— Вашей главной целью будет закрепиться на позициях и ждать подхода войск второго эшелона. Всего против нас будут действовать две дивизии противника, которым понадобится около десяти часов, чтобы прибыть к позициям Верхнего Босфора. Несколько северных батарей уже должны быть заняты к тому моменту. Одновременно с нами будут действовать оперативные группы, в чьи задачи входит штурм со стороны материка турецких укреплений. Так что высадка должны пройти гладко. Около суток вам предстоит отбивать атаки противника, затем на берегу должно скопиться достаточно сил для наступления на Царьград и защиту азиатской стороны Босфора.
— А как же "Гебен"? — спросил какой-то поручик. Похоже, он был наслышан о кошмаре всего Черноморского флота. — Разве он не сможет с лёгкостью обстрелять наши позиции и отогнать прочь от пролива все силы? Ведь в прошлый раз весь флот…
— В этот раз, — Колчак поднялся во весь рост. — В этот раз уйти ему не удастся. Немцы потом будут с содроганием вспоминать тот бой, что мы дадим их до селе непобедимому дредноуту.
В этом голосе слышалось столько льда и металла, что собравшиеся поняли: командующий Черноморским флотом на самом деле убеждён в невероятно горячем приёме, который устроят русские корабли "Гебену"…
Глава 32
Брезжил рассвет. Здесь, в считанных километрах от побережья Балтийского моря, было невероятно тихо. Солдаты нервно курили махорку в окопах, хмуро поглядывая на далёкие-далёкие, утопавшие в тумане позиции германца. Люди в основном помалкивали, лишь изредка перебрасываясь парой-тройкой ничего не значащих фраз. Ждали…
И вот, когда покрывало тумана над вражескими позициями стало истончаться, ожидание подошло к концу. Тишину разогнал рёв моторов. Солдаты, повинуясь единому порыву, задирали головы вверх, глядя на ровный строй величественных "Муромцев", летящих высоко над землёй по направлению к немецким позициям.
— Товсь! — разнеслись команды унтеров по окопам. Скоро должно было начаться.
Послышались молитвы, мат сквозь зубы — или просто шутки с прибаутками. Люди готовились к атаке как могли. Ведь многим из них, может быть, предстояло прожить свой последний день. А многим так хотелось жить…
Муромцы, казавшиеся на таком расстоянии шершнями, немного снизились. Раздались отдалённые щелчки — это немцы пытались сбить наши аэропланы. Но что щелок может сделать шершню, так и норовящему вас ужалить? А эти шершни были что надо…
Из нескольких "Муромцев" что-то посыпалось на вражеские позиции.
— Чагой-то? Не бонбы, те б гудели, — глубокомысленно изрёк один из солдат-георгиевцев.
Ещё несколько "шершней" полетело дальше, ко второй линии обороны германцев. И тут же — полыхнуло зарево. Над вражескими окопами взметнулось яркое-яркое, как солнце в жаркий, безоблачный летний полдень, пламя. Огненные языки будто бы слизнули всё вокруг. Горизонт заволокло огнём — так, во всяком случае, показалось нашим солдатам. Стали креститься — а пламя всё не унималось. А кто-то из солдат внезапно улыбнулся:
— Ну-тка попляшут ерманцы, — щербато ухмыльнулся архангелогородец, окавший и долго-долго тянувший слова. — Отольются им наши слёзки, братва, ох, отольются!
А пламя всё горело и горело, не желая потухать, только, казалось, становилось всё ярче и яростней. Началась канонада, наши начали пригибаться, юркнули в траншеи, закрыли головы руками — но ничего не происходило. Снаряды не падали, комья земли не падали на головы, осколки не норовили продырявить грудь или живот. Просто звуки от рвущихся на германских позициях снарядов слишком уж сильно походили на артиллерийский обстрел. Эта канонада всё продолжалась, не желая смолкать — и к ней присоединилась новая, отдалённая — вторая линия обороны германцев тоже оказалась объята этим адским пламенем.
"Муромцы" повернули обратно, истратив весь запас напалма на германские позиции. Пилоты, летя в считанных десятках метров над землёй, с содроганием смотрели на дело своих рук: вблизи зрелище было по-настоящему ужасным. Огонь не желал тухнуть, пока не сгорало всё, что только могло гореть. Траншеи, доты, бункеры, пулемётные гнёзда, орудийные батареи — всё было скрыто за плотной завесой огня. Рвались огнеприпасы: словно дьявольский оркестр играл на ударных гимн войне, уничтожению и смерти. Но самым страшным было осознание, что человек создал такое оружие, перед которым даже смертоносный газ казался орудием миротворцев и пацифистов.
Человеческие крики, в первые минуты заполнившие всё вокруг, уже стихли. Пилоты видели, как на позициях, которые не затронул напалм, суетились германские солдаты, более похожие с такого расстояния на муравьёв, чей муравейник потревожил лесной пожар. Люди бежали прочь из окопов, бросая всё, что сковывало движения и мешало бегству. Но даже пилоты не видели того, что видели немногочисленные выжившие после разбрасывания напалма германцы. Едва это вещество, напоминавшие смолу или даже нефть, попало на человека, как тот вспыхивал, превращаясь в обугленный труп в считанные мгновенья. И если даже пытались оттереть напалм, то становилось только хуже, огонь лишь яростней пожирал плоть. А когда хоть немного попадало в вентиляционные кубы или в прорези бункеров — меньше чем через минуту на земле становилось одной братской могилой больше. Поэтому было немудрено, что скованные ужасом немецкие солдаты бросали всё, бросаясь в тыл, как можно дальше от безжалостного пламени. Немногие из офицеров пытались их остановить, сами объятые ужасом, глухие к крикам, раздававшимся отовсюду…