Рыцари былого и грядущего. Том I
Шрифт:
Мишле назвал мученическую гибель Ордена Храма величайшим катаклизмом в истории западной цивилизации. Это и так, и не так. Гибель Ордена, действительно породила катастрофические последствия для Европы, поскольку Европа и Орден были уже почти равны. Соответственно, Европа, убив Орден, сама чуть не умерла. От повсеместного голода, от эпидемии чумы, от столетней войны. Но «катаклизм», в понимании Мишле, это то, чего можно и должно было избежать, а гибель Ордена была на самом деле неизбежна.
Умная француженка Марион Мельвиль писала: «Преемники Гуго де Пейна создали стиль жизни. Существовала истинная гармония между их целями и духом эпохи. В начале XIV века всё меняется: сталкиваются интересы наций, вырисовываются новые классы. Могли ли тамплиеры сохраниться в новом климате?».
Опять
И всё же неправильно было бы думать, что Орден умер, потому что время его прошло, пришла новая эпоха. Дело в том, что Орден Храма никогда и не принадлежал своему времени, не вписывался в систему традиционных средневековых отношений, и в этом смысле именно для Средних веков он был совершенно неорганичен.
Структура средневекового общества была очень простой и всем понятной: те, кто сражается, те, кто молятся, и те, кто трудится. Интересно, где тут место Ордена? К какой из этих трёх групп принадлежали храмовники? Да ни к какой и одновременно — ко всем. Храмовники выросли из тех, кто сражается, но вскоре у них появились и «молящиеся», и «трудящиеся» — свои храмы и священники, свои фермы и работники. И все они — и военные, и священники, и фермеры были тамплиерами. Таким образом, понятие «тамплиер» совершенно не вписывалось в сословную структуру средневекового общества.
А то обстоятельство, что голова великого магистра приравнивалась к венценосной? По своему положению магистр был равен принцам крови. Достаточно ли оценена парадоксальность этого факта? Монах, не имевший в личной собственности ни клочка земли, официально стоял вровень если не с «его величеством», то во всяком случае — с «их высочествами». При этом великий магистр Ордена Храма не имел ни одного вассала, и сам никому не приносил вассальной присяги.
Это совершенно не соответствовало феодальной структуре средневековья — не было тогда принцев без вассалов, и не могло быть так, чтобы над ними не было сеньора. Официально магистр был «церковником», но, во-первых, его, как рыцаря — полководца никто в качестве церковника не воспринимал, а, во-вторых, фактически он стоял вне церковной иерархии. Находясь на Святой Земле вне власти патриарха Иерусалимского, он и папе римскому подчинялся лишь номинально. Дело не в том, что магистры иногда «не слушались» римских понтификов и не выполняли их приказы. Это могло иметь причиной личные свойства магистров и понтификов. Дело в самом принципе их взаимоотношений — римские папы не назначали великих магистров, и властью своей магистры были обязаны не папам, а верховному капитулу Ордена Храма. Одно только это делало власть римских понтификов над Орденом фиктивной и призрачной. Если у вас есть подчинённые, назначение и смещение которых от вас совершенно не зависит, то вы очень наивны, полагая их своими подчинёнными.
Вывод отсюда напрашивается ошеломляющий — Орден Храма совершенно не принадлежал средневековью и был ему абсолютно чужд, потому что бытовал вне сословной структуры, вне феодальной и церковной иерархии, вне всей системы привычных для средневековья представлений. Не говоря уже о высшем, духовном смысле неприсутствия Ордена в средневековой реальности. Орден храма — «Вечности заложник у времени в плену». Вечность чужда любому времени, любой эпохе, но это-то как раз и означает, что «гости вечности» могут появляться в любую эпоху, не будучи связанными ни с одной из них.
Орден погиб, потому что встал на тупиковый для себя имперский путь. Но этот путь явно не был единственно-возможным для Ордена. Новые тамплиеры могут учесть ошибки средневековых братьев и избрать для себя иной путь, ни в коем случае не смешиваясь с государственной властью. Сиверцев вспомнил слова Дмитрия о том, что современный Орден — вне политики. Всё наконец срослось.
Главное — рухнуло примитивное представление о том, что Орден, как органичная часть средневековья, не может быть органичен для нашего времени. А если Орден не был порождением Средневековья, значит ничто не препятствует ему существовать в любую иную эпоху.
Более того — Орден неизбежно будет существовать в любую эпоху. Вечность проявляет себя в пределах времени до тех пор, пока время существует, а иначе этот мир не имел бы смысла. А Орден — это и есть одна из форм проявления вечности во времени.
Орден Христа и Храма может погибнуть тысячу раз. Но рано или поздно сойдутся вместе девять юношей-европейцев. Они будут профессиональными военными и ревностными христианами. Они возьмут в руки оружие, принесут монашеские обеты и скажут: «Это мы, Господи».
Послесловие автора
Разговор с первым читателем первого тома
— Меня вот что удивило: в целом книга довольно стройная, а финала нет. Всё начинается с судьбы Сиверцева, а заканчивается теоретическим пассажем. Может быть, стоило в конце уделить побольше внимания главному герою?
— Всё верно. Финала нет, потому что это пока только первый том — композиция разомкнута. Хотя, в некотором смысле, первый том есть законченное целое. Во всяком случае, о феномене Ордена Храма, о его внутренней сути, я сказал почти всё, что хотел сказать. А вот главный герой пока только готовится к тому, чтобы стать таковым. Я начинаю с его жизни до Ордена, а к его жизни в Ордене ещё и приступить не успел. Какой уж тут финал, и начала-то пока не было. Однако, осмелюсь заметить: на протяжении всего первого тома Сиверцев развивается. При почти полном отсутствии событий в его жизни, в нём совершается внутреннее движение, причём весьма активное. Приключения Гуго де Пейна, Эврара де Бара, Эмери д'Арвиля происходят в его душе. Очень даже понимаю, что затянувшееся отсутствие действия раздражает, но иначе у меня не получилось, извини. Наберёшься терпения — будет тебе Сиверцев. Активное действие из Средних веков понемногу переместится в современность.
— Но у тебя там многое на полуслове оборвано. Например, судьба Эмери д'Арвиля как-то уж совсем повисла в воздухе.
— Согласен. С Эмери — причина в другом. Хочешь, отвечу красиво, как на пресс-конференции? Мне не известна дальнейшая судьба д'Арвиля, а выдумывать судьбы героев автор не должен. Их надо знать, иначе выйдет фальшь. Эмери — единственный герой опусов, не являющийся лицом историческим, но я не считаю, что выдумал его, он во мне родился. Точнее, он родился в душе Сиверцева. Кажется, я запутался? Короче, ничего не знаю о том, что было с Эмери дальше. Точнее, не знал до самого последнего времени. Во втором томе Эмери ещё раз появится, причём, при таких обстоятельствах, когда меньше всего можно будет ожидать встречи с ним.
— А сколько будет томов?
— Три. Второй почти полностью на бумаге, третий — в чернильнице, его основное содержание в общих чертах уже известно. Оборванных линий в первом томе гораздо больше, чем ты назвал, но они не оборваны, а просто не завершены. Получается, наверное, не очень стройно, но что же делать, если темы и подтемы теснятся, постоянно выталкивая друг друга. Столько всего надо сказать, и во мне всё это существует одновременно, но излагать-то приходится последовательно, одно за другим. Это в голове всё разом, а на бумаге — очередь. Я уже тысячу раз проклял себя за то, что завернул такую сложную композицию, где история наползает на современность, теория на приключения, богословие на политику, аналитика на судьбы и так далее. Ну что мне стоило написать нормальную человеческую книгу? Трудно что ли было сделать просто сборник опусов? И всем всё было бы понятно, и не пришлось бы сейчас ничего объяснять.