Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
Большие, чёрные, по-восточному томные глаза тепло смотрели на майора. С Шахом хотелось говорить. Наверно, поэтому Князев долго молчал, смакуя своё впечатление от этого необычного человека. Потом неторопливо и без нажима начал:
— Тебя передали мне муллы. Что ты сделал?
— Спроси у них. Я не знаю за собой государственных преступлений.
— Ты призывал к свержению народной власти?
— Нет, не призывал, — Шах очаровательно улыбнулся.
— Ты хочешь, чтобы Афганистаном правил шах?
— Я хочу, чтобы Афганистаном правил Бог. То Царство, в которое я призывал людей — не от мира сего.
— Значит, ты всё-таки против народной власти?
— Это ты сказал.
В душе майора неожиданно для него стало закипать раздражение. Князев чувствовал, что Шах отнюдь не пытается издеваться над ним, но это-то и составляло неожиданную проблему. Многие пытаются по началу глумиться над следователем. Майор знал, как таких ломать. С этим человеком так нельзя. С этим — непонятно как. Он выскальзывал из рук. Князев не переставал чувствовать симпатию к этому чудаку, но к симпатии странным образом примешалось раздражение. Он продолжил разговор довольно жёстко:
— Чем ты занимаешься?
Шах словно не заметил изменения в тоне майора, он ответил в прежней дружелюбной манере:
— Я свидетельствую об Истине. Люди, которые любят Истину, слушают меня.
— Ах вот оно что! — Князев злобно взвился, вскочив из-за стола. Его лицо перекосила ненависть. — Об истине свидетельствуешь? И всего-то навсего? Ну так это ж пустяки! Тебя надо немедленно отпустить! Вот только скажи мне, что такое истина — и вали отсюда.
Приступ чекистской ярости нисколько не смутил Шаха. Он ответил спокойно и проникновенно:
— Истина в том, что Иса — Сын Аллаха. Господин наш Иса — Он и есть Истина.
— Ну это и вовсе пустяки. Не хватало мне ещё залезать в ваши религиозные дебри.
На это Шах не ответил ни одного слова.
Князев подошёл к карте Афганистана и тупо уставился на неё. Про задержанного он, казалось, забыл, повернувшись к нему спиной. В кабинете повисло молчание. Точнее, два молчания. Одно — доброе, другое — злое. Майор пытался придти в себя. Он не мог понять, почему его душу так легко и беспричинно затопила ненависть к этому милому проповеднику. В голове вдруг застучали странные молоточки: «Он опасен, он опасен, он чрезвычайно опасен. Его надо убить. Убить и всё».
Князев подошёл к окну и с удивлением увидел, что муллы всё ещё стоят во дворе. Совсем с ума сошли. А за спиной у них уже целая толпа. Мрачные злобные лица, чудовищная концентрация ненависти. Эти люди готовы прямо сейчас порвать на части кого угодно. От массовых беспорядков их отделяет только шаг. За один день можно потерять всю провинцию. Потом для её возвращения потребуется крупная войсковая операция. Провинция, конечно, будет возвращена, но при этом погибнут сотни советских солдат. Груз-200 хлынет в Союз. Сотни матерей в рыданьях будут обнимать холодный цинк гробов. Он, майор КГБ Дмитрий Юрьевич Князев, для того и находится здесь, чтобы это предотвратить. И он знает, как это сделать. Надо всего лишь отдать им на растерзание этого чудака. Но он, майор КГБ Дмитрий Юрьевич Князев, не сделает этого. Почему? Ради чего он забудет свой долг? Во имя чего заставит рыдать сотни матерей? Выхода не было. Он вдруг почувствовал безмерную, нечеловеческую усталость.
Отошёл от окна, глянул на Шаха. Тот посмотрел на офицера с искренним сочувствием лучшего друга, способного понять его, как никто другой.
— Видишь там толпу? — с трудом преодолевая неспособность говорить, спросил Князев. — Все они хотят твоей смерти.
— Я знаю, — спокойно и сочувственно ответил Шах.
— Назови мне хоть одну причину, по которой я должен сохранить тебе жизнь?
Шах молчал.
— Не хочешь говорить?
Шах молчал.
Князев вышел во двор к толпе.
— Я допросил этого человека. Он ни в чём не виновен.
Толпа, как по команде, начала бесноваться:
— Убить! Расстрелять! Побить камнями!
К майору подошёл старый мулла и сказал:
— Вы слышите, сэр мошавер? Вариантов нет. Прикажите расстрелять дервиша. Иначе мы не отвечаем за дальнейшее развитие ситуации.
Мулла говорил теперь уже без злобы и без нажима — спокойно и властно. Толпа дала ему такую возможность. Но майор КГБ не может пойти на поводу у религиозных фанатиков. Да ещё так публично, позорно. А иначе — бунт. Толпа наэлектризована до предела. Одно неосторожное слово и ситуация выйдет из-под контроля. Выхода не было.
Выход пришёл вдруг, сразу, как озарение. «Афганизировать конфликт». Вывести советскую сторону из сторон конфликта, превратив его в конфликт между афганцами. Майор уверенно шагнул к толпе:
— Вы — хозяева на этой земле. Власть в Афганистане — народная, значит — афганская. Русские лишь помогают вам, но всё решаете вы сами.
Толпа притихла. Майор продолжил ещё более уверенно:
— Только афганцы имеют право решать, кто прав, а кто виноват. Задержанный будет оправлен в провинциальный комитет Народно-демократической партии Афганистана. Товарищ Набард, верный сын афганского народа, во всём разберётся.
Это решение не особо порадовало толпу, но и возразить им было нечего. Дикие злобные выкрики сменились глухим, но относительно спокойным ворчанием. Толпа утратила внутреннее напряжение. Некоторые стали расходится. Князев вызвал конвой. Шаха вывели из здания ХАДа под дулами автоматов. Это понравилось толпе. Потом конвой вместе с задержанным исчез в недрах БТРа. Машина в свою очередь, тут же исчезла в облаке пыли. Разочарованные фанатики больше не имели причин для возмущения. Сражение было выиграно. Во всяком случае — на сегодня.
Секретаря провинциального комитета НДПА Набарда Князев презирал от всей души. Это был отвратительный человек. Он постоянно врал и непрерывно хвастался. Очень любил подарки. За деньги Набард был готов продать всё — не только народную власть, но и родную мать. Человеком он был неумным, но, сделав какую угодно глупость, никогда не признавал себя виновным, ссылаясь на бесчисленные трудности. Набард очень любил власть и постоянно пытался доказать, что все в его провинции должны подчиняться только ему, и всё должно происходить только с его согласия. Набард постоянно искал способы подставить советника ХАДа, ему не нравилась излишняя самостоятельность Князева, а так же то, что майор слишком плохо скрывал своё отвращение к функционеру НДПА. Их взаимная враждебность была почти открытой.