Рыцари Дикого поля
Шрифт:
— Ваш вопрос означает, что вы все же согласны выполнить волю короля, — не констатировала, а скорее предупредила его Клавдия.
— Если на то воля не только самого короля, — пожал тот плечами, — но и прекрасной королевы.
Графиня д’Оранж капризно подергала левой щекой — явный признак того, что что-то в словах собеседника ей не понравилось. В последнее время она слишком ревниво следила за тем, чтобы Коронный Карлик упоминал о королеве не чаще, чем к тому вынуждала крайняя необходимость. Нет, пока что она была уверена, что ни в любовниках, ни просто в любимцах
— Деньги, покоящиеся в тайнике, должны быть вручены Хмельницкому — вот высший смысл вашей поездки. И еще: король желает, чтобы вы переговорили с полковником. Основательно. Как умеете только вы. Государь явно встревожен тем, что полковник не стремится поддерживать связь с ним, хотя возможности для этого имеются; как и тем, что вождь восставших вызывающе выходит из-под контроля.
«Еще бы не быть встревоженным?! — посочувствовал ему Коронный Карлик. — Будучи королем, оплачивать вооружение войска, которое вскоре прибудет под стены Варшавы только для того, чтобы свергнуть тебя же! Тут поневоле занервничаешь».
— Король желает знать, насколько — в вашем представлении, господин тайный советник, — Хмельницкий действительно тот, за кого он выдает себя.
— То есть тот, кем хотел бы знать его король, — уточнил Вуйцеховский. — Можете не сомневаться. Сделаю все, чтобы основательно поговорить с этим вождем одичавшего славянского племени казаков.
Графиня вновь мельком взглянула на карету и, приказав слуге запереть ворота, дабы никто не смог угнать это рессорное создание и никому оно не бросалось в глаза, вошла во дворец.
Коронный Карлик задумчиво последовал за ней.
— Иногда мне приходит в голову совершенно сумасбродная мысль: не отправиться ли в это путешествие вместе с вами? Тогда поездка показалась бы вам не только приятнее, но и осмысленнее.
Вуйцеховский не знал, что следует подразумевать под ее понятием «осмысленности», однако охотно согласился, что задуматься над такой возможностью стоило.
— Будь я графиней де Ляфер, наверное, так и поступила бы.
— То-то и оно — «будь вы графиней де Ляфер», — еще охотнее поддержал ее Коронный Карлик. — А потому давайте оставим наши общие несбыточные фантазии. Не желает ли король еще раз лично встретиться со мной? Исходя не из важности моей персоны, а из важности миссии.
— Вполне возможно, что такое желание у него появится сегодня вечером. Вот почему до самого вечера кормить, поить и развлекать вас будут в моем дворце.
— Как опьяняюще мило. Еще один день провести в вашем обществе.
— Не огорчайтесь, господин тайный советник, меня здесь не будет, поскольку я срочно понадобилась королеве. Однако предупреждаю, что до самого отъезда вы не имеете права оставлять пределы моего дворца, его парка и двора. Не заставляйте моих стражников-норманнов напоминать вам об этом.
Коронный Карлик оглянулся и увидел позади себя у двери двух рослых воинов в чешуйчатых кольчугах, с длинными кинжалами на поясах.
— Зачем же выставлять сразу двоих?! — по простоте своей душевной изумился Коронный Карлик. — Вполне достаточно одного. Вечно кто-то переоценивает мои ратные возможности. Впрочем, как и степень моего страха перед ним.
25
Карадаг-бей оказался прав. В Бахчисарае Хмельницкого приняли с еще большей настороженностью, нежели в Перекопе. Три дня казачье посольство держали под арестом, выдавая в день по лепешке и небольшой кружечке воды. При этом все оружие и драгоценности были отобраны.
— Завел ты нас, полковник, прямо на галеру, — проворчал старый казак Ворон, когда к концу третьих суток стало ясно, что к хану им не пробиться, на волю тоже не вырваться.
— Ну, это пока еще не тюрьма, — благодушно возразил Савур. — Нас держат в чьем-то доме.
— Начальника тюрьмы, — пошутил Седлаш. — Хотя татарва и понимает, что нам от этого не легче.
Тимош внимательно посмотрел на отца. Тот сидел у окна, подставив лицо предзакатному солнцу, и упорно молчал. Это настораживало парнишку.
— Как думаешь, казаки не пойдут против нас, не взбунтуются? — шепотом спросил он.
— Хорошо, что с нами нет Перекоп-Шайтана и Корфата, — ответил атаман, чтобы не усиливать страхи сына. — Может, они что-нибудь предпримут, чтобы освободить нас.
Он заметил, что Ворон и Мирон из его сопровождения начали роптать, поэтому опасался, как бы это роптание не передалось остальным казакам. Не бунта он боялся, а того, что татары воспользуются их разобщенностью и примутся подкупать то одного, то другого. И где уверенность, что кто-то из них, ради спасения своего, не признается, что Хмельницкий действительно прибыл в Бахчисарай только для того, чтобы лично осмотреть путь, которым придется вести свое войско на столицу Крыма.
— Может, и придут, если их все еще не посадили на кол, — проворчал Мирон. И полковник впервые пожалел, что включил его в свое посольство. Он знал, сколько раз из-за таких, вечно чем-то недовольных, «миронов» украинские повстанцы убивали своих предводителей, а то и выдавали их полякам.
Ночь атаман провел в тягостных раздумьях. Он прекрасно понимал, что из этой полутюрьмы есть только два выхода: на прием к хану или на плаху. Впрочем, путь к плахе вполне мог пролечь и через ханские покои. Все зависело от того, как сложится их многотрудный разговор с правителем.
Полковник мог лишь догадываться, что творилось в душах казаков, которые сопровождают его, но сам он в душе уже не раз проклинал себя, что столь легкомысленно, без предварительной договоренности, отправился в этот гибельный вояж. Однако душевная истерика его довольно быстро угасла. Хмельницкий принадлежал к тем людям, которые привыкли действовать, исходя из реальной ситуации, а не из благих намерений. Вот и сейчас он вновь и вновь взвешивал все те доводы, которые, при любом исходе странствия, способны были оправдать его. Можно ли рассчитывать на успех восстания, не заручившись поддержкой Крымской орды? Нет.