Рыцари Дикого поля
Шрифт:
Коронный Карлик нервно передернул плечами. Он знал, что при всем своем могуществе сумел нажить множество тайных и явных врагов. И как человек, подготовивший немало покушений, прекрасно понимал: призрачное могущество Коронного Карлика охраняет его лишь до тех пор, пока он остается в тени, никак не заявляя о себе ни в сенате, ни при дворе, ни, тем более в салонах различных дворянских партий.
Но и в сонном бреду ему не могло померещиться, что кто-то способен повести себя с ним так, как повели себя эти азиаты. До сих пор он со своими тайными агентами наводил ужас на многих, в том
– Я могу знать, кто вас послал за мной? При этом причины, побудившие к такому шагу, меня не интересуют. Просто назовите имя этого «добродетеля».
– Скоро ты его узнаешь.
– То, что предстоит беседовать с государыней или с кем-то из ее приближенных, мне уже ясно. Но кто тот человек, который.
Договорить ему не дали. Молчун набросил ему на шею удавку и стянул ее так, что Коронный Карлик вынужден был приподняться, поскольку едва не задохнулся.
«Если с тобой начали говорить в таком «тоне», значит, это конец карьеры», – почти с отчаянием подумал тайный советник, жадно хватая ртом воздух и растирая разболевшуюся шею.
Висельник-молчун убрал свое орудие так же мгновенно, как и набросил его, но Коронный Карлик успел оценить: работал человек, привычный к подобному ремеслу.
– Странный способ общения со мной вы избрали, уважаемый, – с трудом проговорил тайный советник. – Ведь я не помню, чтобы мне запрещено было отвечать на ваши вопросы или вам – на мои.
«Этот азиат еще не понимает, что ему нельзя было ослаблять удавку, – мрачновато ухмыльнулся пленник, потирая рукой все еще пронизанное болью горло. – Злодей, решивший поиздеваться подобным образом над самим Коронным Карликом, не должен был оставлять его в живых. Как, впрочем, и оставаться в живых самому.
6
Ни графини де Ляфер, ни польского принца в доме доктора де Жерона полковник не застал. Об этом его уведомила стройная девица, плечи которой скрывала черная накидка из волос, а большой серебряный крест, покоящийся на пышной, слишком вызывающе очерченной груди, призывно требовал припасть к ногам его распятия – и целовать, целовать долго и набожно, отрекаясь и молясь, впадая в грех и тотчас же раскаиваясь в нем.
– Вы католичка?
– И даже иезуитка, – с явным вызовом уточнила женщина.
– «И даже».
– Надеюсь, припасть к кресту на моем теле вам помешает не это? – с убийственной точностью вычитала его мысли черноволосая.
Округлые, отданные вечному загару щеки ее украшали две обескураживающие ямочки, способные увлечь кого угодно, даже если он смертельно ненавидит учение Игнация Лойолы и всех его последователей.
– Вы храбры, – неуверенно сказал Гяур. Однако девушка уже подалась к нему всем телом, и грудь ее еще более вызывающе потянулась к его губам.
– Храбрая, да. Вот только говорите вы об этом слишком неуверенно, – почти прошептала девушка. – Откуда у вас столько покаянной неуверенности, мой бродячий рыцарь?
Губы иезуитки показались князю чуть тоньше тех, к которым он привык, целуя Диану де Ляфер. Только у Дианы они, наверное, были чуть нежнее и трепетнее. Возможно, графиня всего лишь лучше, чувственнее играла влюбленность? Не исключено.
Впрочем, о графине Одар сейчас старался не вспоминать – богохульствуя, не стоит молиться. А то, что без богохульства и первородного греха во время этой встречи не обойдется, в этом князь уже не сомневался.
И все же… Эта пленяющая грудь и этот огромный мученический крест, на котором, судя по всему, был распят уже не один страдалец, рискнувший причаститься грудью иезуитки…
Гяур вдруг ощутил, что его охватила мстительная ярость. Раскинув руки с широко растопыренными, слегка дрожащими от волнения пальцами, он азартно поймал в них, словно в сети, обе груди девушки, и сжал их так, что брюнетка вскрикнула и приподнялась на носках. Но при этом она не попыталась вырваться или позвать на помощь, а, наоборот, еще отважнее подалась навстречу его поцелую. Лишь в последнее мгновение князь проскользнул устами мимо ее уст и сделал то, что намеревался – слегка преклонив колено, подобострастно припал к распятию.
– Эй-эй! Эй! Что за страсти Господни? – захватила его за волосы на затылке девушка. – Я, конечно, ценю ваши христианские чувства. Но не так же неистово, князь Одар-Гяур, не так неистово! Я не могу позволить, чтобы каждый последователь Иисуса предавал себя распятию на моей груди.
Однако полковник словно бы не слышал ее. Страстно повертел головой, как бы требуя: «Не мешай!» и, обхватив ее руками чуть повыше талии, он изогнул стан девушки и вновь припал к распятию.
На несколько мгновений иезуитка поддалась ему, замерла, предаваясь ощущению близости мужчины, но затем вновь, правда, уже не столь бурно, возмутилась:
– Но мы с вами все еще на улице, князь Гяур! Мы даже не вошли в здание.
– Какое это имеет значение?
– Не хотите же вы, чтобы вокруг меня собралась толпа целовальников креста, словно вокруг блаженной?
– Кто вам сказал, что я не желаю этого?! Наоборот, я хочу, чтобы толпы мужчин почитали вас, но не за блаженную, а за святую. Впрочем, пусть они осаждают вас как блаженную, уверовав, что одно прикосновение к вашей груди способно исцелить.
– Оно действительно способно исцелить, князь, – неожиданно сухо заметила иезуитка. – Почему вы говорите об этом, как о чем-то немыслимом? Всякий, кто припадет к этой груди, немедленно исцелится, вот только припадать к ней дано не всякому. И потом, вопрос: от чего именно способен исцелиться этот несчастный?
– От чего же?
Фламандка чувственно вздохнула и совершенно иным, почти обреченным голосом поведала:
– В том-то и дело, что до сих пор на этой груди мужчины исцелялись, как правило, от тех моих колдовских чар, с которыми к ней припадали.
Гяур понимающе улыбнулся, но тут же спохватился:
– Никогда не поверю в это, прекраснейшая из прекраснейших, – напыщенно, в лучших традициях Востока, произнес он.
– Только попробовали бы поверить… – со скрытой угрозой предупредила его фламандка.