Рыцари морских глубин
Шрифт:
— Полста готов! — коротко докладывает командир отделения электрооператоров старшина первой статьи Байсултан.
— Есть, пятидесятый!
Наша очередь, электромехаников.
— Шестидесятый к погружению готов! — без суеты, обыденным голосом, приблизив лицо к «Нерпе», докладывает старший матрос Тарантин.
— Есть, шестидесятый! — тотчас отвечает Тушин и ждёт своей очереди для доклада в центральный. С момента, как прозвучал сигнал ревуна, прошло полтора десятка секунд, и вот уже слышно:
— Центральный! Первый отсек к погружению готов!
— Есть, первый!
— Второй к погружению готов!
— Есть второй!
— Восьмой к погружению готов!
— Есть, восьмой!
Седьмой, шестой, пятый, четвёртый доложили. И последний доклад из третьего отсека, с центрального поста:
— Мостик, лодка к погружению готова!
— Верхний рубочный люк задраен. Срочное погружение! — властный, рыкающий, с железными нотками голос «кэпа» разносит корабельная трансляция по всем отсекам.
— Есть срочное погружение! — дублирует команду старпом.
Глухо стукнул, захлопываясь над командиром, верхний рубочный люк. Враз заглохли дизеля.
В первом, восьмом и третьем отсеках замерли у колонок всплытия и погружения трюмные машинисты старшины первой статьи Павел Шитов, Павел Климовских и Владимир Ткачёв. Их напряжённые руки сжимают рукоятки гидравлических манипуляторов открытия клапанов вентиляции балластных цистерн.
В центральном посту на горизонтальных рулях боцман Гусаров. Рядом с ним за штурвалом вертикального руля старшина первой статьи Гаврик. Глаза на приборах. Нервы напряжены. От слаженных действий этих подводников, чёткого выполнения команд зависит сейчас многое: быстрота погружения, живучесть корабля, жизнь экипажа. Снаружи зашумело, забулькало, зажурчало: морская вода, с бешеным напором врываясь в открытые кингстоны, заполняет балластные цистерны. Лодка проваливается в бездну. На какую глубину — нам в четвёртом отсеке не ведомо. Нет у нас глубиномера.
Оклеенный пробкой и окрашенный белилами прочный корпус изнутри покрывается капельками холодной влаги. Становится сыро и зябко. На миг представляю, что всего лишь стальная обшивка отделяет от вечного мрака морской пучины. А вдруг не выдержит, лопнет, треснет по швам?! Поскрипывают шпангоуты. То сильнее, то тише жужжат электромоторы гребных винтов.
В лодке всё холоднее, всё заметнее плачут–мокреют заклёпки и сальники. В отсеке тишина могильная. Плафоны излучают тусклый свет. Освещение сокращено в целях экономии электроэнергии — идём на аккумуляторах.
Наш боевой пост «60» ниже всех в лодке. Саня Емцов, Петя Молчанов и я сидим молча, притихли как мыши. На стенки прочного корпуса смотрим с опаской. Страшновато, но вида не подаём. А старшему матросу Тарантину, что погружение, что всплытие — до одного места! Разматывает кабель переносной лампы, включает в сеть, подаёт нам.
— Что приуныли, салаги? Очко не железное, да? Не писайте гидравликой! Положитесь на командира. Кэп знает, что делает. А пока проверьте трюмные выгородки, нет ли воды. Протрите насухо.
Подействовало… Оторопь, оцепенение, скованность ожиданием чего–то страшного, овладевшие нами в первые минуты погружения, прошли после этих будничных, немного насмешливых слов Тарантина.
Старший матрос извлёк из инструментального ящика полировочную пасту, бархатную тряпицу и принялся «драить медяшку». Казалось, ему совсем нет дела до нас, до погружения. А мы подняли поёлы — дюралевые настилы палубы между ракетными шахтами. Выгородки трюмов оказались сухими.
— Осмотреться в отсеках! — голосом старпома рявкнула «Нерпа».
И всё как в первый раз:
— Десятый — замечаний нет.
— Есть, десятый!
— Двадцатый — замечаний нет…
Доложили. На всех боевых постах порядок. У Тушина палец на тангенте. Ждёт. Но вот и его очередь.
— В четвёртом замечаний нет.
— Есть четвёртый…
Вдруг тусклый аварийный свет погас совсем. В кромешной чёрной темноте бледно–зеленоватым фосфором замерцали шкалы и стрелки манометров, приборов управления подъёмными столами ракет, рукоятки механизмов, вентили, кнопки, тумблеры.
Мы ещё ничего не успели сообразить, как звонко, с частотой пулемётной очереди, зазвонил колокол громкого боя: «бим, бим, бим, бим, бим…».
И оглашенно–суматошный голос по трансляции:
— Учебно–аварийная тревога! Пробоина по правому борту в районе мидель–шпангоута! Пожар в шестом отсеке! Загазованность сероводородом аккумуляторной ямы номер два! Горит установка регенерации воздуха в первом отсеке! Пожар на камбузе!
Мидель–шпангоут — средний из поперечных стальных поясов корпуса. Это у нас, в четвёртом. А если пробоина, не приведи Бог, настоящая — вода неудержимым напором зальёт лодку. И не просто зальёт, а под давлением поступит внутрь отсека распылённой струёй. Толща воды в десять метров — одна атмосфера. Рабочая глубина погружения лодки нашего проекта — 260 метров. Делим на десять: двадцать шесть атмосфер получается. Да плюс ещё одна — воздушная. Итого: двадцать семь килограмм на квадратный сантиметр! Ничего себе давленьице! Пропащее дело на такой глубине дырку заделывать. К пробоине не подойти — струёй убьёт, проткнёт как шилом. Чтобы ослабить напор воды, необходимо сжатый воздух в отсек подать, создать противодавление забортному. А как дышать? Кессонку или отравление азотом неминуемо получишь. В изолирующем дыхательном снаряжении работать приходится. В том самом, в котором в «учебке» в бассейн ныряли, через торпедный аппарат из башни выходили. В легко–водолазных костюмах, неуклюжие, неповоротливые, в полной темноте, подсвечивая аварийным фонарём, подводники должны наложить пластырь на пробоину, прижать его раздвижным упором.
Какое счастье, что «пробоина» условная, а тревога аварийная — учебная! Для заштатников изолирующих дыхательных аппаратов — сокращённо: «ИДА-59» на лодке не имеется.
Считается, что лишних людей на лодке во время выхода в море как бы нет. Но строгое количество подводников, предусмотренное боевым расписанием, никогда не соблюдается.
Вместе с экипажем в поход идут разведчики особой службы наблюдения и связи — «осназовцы». Они перехватывают иностранные радиограммы, расшифровывают их, подслушивают радиоразговоры.
В море идут представители заводов, научно–исследовательских институтов, настройщики и регулировщики электронной аппаратуры, штабное начальство и, само собой, молодые матросы–заштатники. Случись что — лишних спасательных аппаратов на всю ораву «пассажиров» взять негде — их просто нет.
Старослужащие подводники — «годки», опытные моряки, в мечтах своих уже находящиеся дома, в объятиях любимых девушек, не испытывают ни малейшего желания во время учебной аварийной тревоги надевать на себя спасательное снаряжение. Тем более, возиться с какими–то там пластырями, раздвижными упорами…