Рыцари Порога: Путь к Порогу. Братство Порога. Время твари
Шрифт:
– Двенадцать человек вместе со мной. – Гархаллокс плотно сжал бледные губы. – Но – знают куда больше.
– Более ни одного не посвящать в нашу тайну! – твердо проговорил Константин. Он хотел сказать «мою тайну», но вовремя спохватился. Это была уже не только его тайна. И не только его дело.
– Пусть знают! – почти выкрикнул Гархаллокс. – Люди должны знать! Ты сам недавно жалел, что на землях людей осталось слишком мало мест, где люди помнят и знают.
– Потому что слишком рано, – ответил Константин. Он поднялся и сверху вниз посмотрел на маленького и худого Гархаллокса. Тот не отвел глаза. – Если они поймут, что мир начал меняться, они снова придут к нам, – возвысил голос маг. – Не смей совершать действия без моей воли и моего разрешения! Ты понял меня?
Гархаллокс молчал. Они оба молчали, глядя в глаза друг другу. Гархаллокс первым перевел взгляд в окно.
– Прости, – сказал он. – Я принял твои слова. Константину не требовалось прибегать к магии, чтобы услышать искренность в его речи. Он снова сел. И продолжал уже спокойнее:
– Ты слишком торопишься. Я иду другой дорогой – она длиннее, но и безопаснее. А тот путь, который избрал ты, обрывается пропастью, в которую обрушатся многие жизни. И – что самое важное – ты погубишь все дело. Наше общее дело! Дело, общее для всех людей. Пусть твои люди из отряда, посланного в Марборн, ничего не предпринимают. Найди тех, кто убивает за деньги, и пошли их. Часто золото служит лучше верного меча. Пусть наемники не видят твоего лица и не знают твоего имени. Ахакс должен умереть до того, как взойдет на престол.
– Я сделаю так, – ответил Гархаллокс.
Константин налил себе еще вина.
– У тебя что-то еще? – спросил он.
Гархаллокс замялся.
– Я все еще пытаюсь, – начал он, – отыскать Цитадель Надежды.
– И как успехи? – поинтересовался Константин.
– Легенда ничего не говорит о том, в каком месте она находится. Ясно лишь, что на территории нашего королевства. Я подумал… не мог бы ты…
– Не мог бы! – отрезал маг. – Я не собираюсь тратить время и силы на то, что этого не стоит. Цитадель – миф! Ее не существует и никогда не существовало. Это просто красивая метафора… человеческой силы.
– Да, но если она все-таки есть? – негромко проговорил Гархаллокс. – Это место может обладать такой магией, которая решит все дело!
– Это миф, – твердо повторил Константин. – И я знаю, кто его выдумал. И даже знаю – зачем. Неужели не понятно, что они просто хотят запутать нас? Запутать тех, кто познал истину?
– При всем уважении, – помолчав, сказал Гархаллокс и поднялся, – хочу заметить, что ты нередко закрываешь глаза на то, на что ни в коем случае не следует.
– Ты имеешь право на свое мнение. Главное, чтобы это не мешало общему делу. Возьми золота, сколько нужно, и уходи. Мне необходимо подумать. И еще одно. Прежде чем ты уйдешь… Постарайся проявить себя на новой должности.
– Знаю, – согласился Гархаллокс.
– Хотя постой… – Константин поднялся, пожевал губами. – Такой путь к должности советника архимага потребует много времени, которого у нас нет. Нужен способ достичь цели быстрее. Я уже думал об этом. Вот что… Не хочешь ли ты спасти жизнь его величеству?
– Я готов служить его величеству до последней капли крови, – ответил Гархаллокс, и было непонятно: говорит он искренне или лукавит.
– Вот и отлично! Пусть к тебе в твоей новой должности привыкнут при дворе. А через… скажем, год… тебе представится случай послужить королевству и его повелителю.
Как хоронили матушку, Кай не помнил, потому что проспал двое суток кряду. На третий день он, не отряхнув ног и одежды, вошел в хижину, поел то, что поставила перед ним Бабаня, и снова вернулся в козлятник.
Проспав до утра четвертого дня, Кай снова вышел во двор. Целый день он бездельно слонялся по двору, заходил в хижину. Им овладела болезненная апатия, подобная той, что мучила первое время, после того как они с матушкой приехали в Лысые Холмы. Кай будто ослеп и оглох; вернее, все, что он слышал и видел, не доходило до его сознания. Бабаня и Лар его не трогали. Они посматривали в его сторону с каким-то суеверным страхом, словно считали, что смерть никуда не ушла из их дома, словно думали, что она до поры до времени затаилась в этом безмолвном маленьком человеке. На пятый день с самого утра Бабаня ушла куда-то и вернулась уже ближе к вечеру – не одна.
Вслед за ней во двор на вороном жеребце въехал Жирный Карл в неизменной своей шляпе с красными петушиными перьями, а за Карлом плелся, втянув голову в плечи, долговязый парень в добротных штанах, белой рубахе и новой, лоснящейся в лучах закатного солнца кожаной безрукавке. Черты лица парня были мелкие и какие-то невыразительные, будто нарисованные тонким угольком, но нижняя губа, толстая и мокрая, капризно оттопыривалась точно так же, как и у Карла.
Кай в это время сидел на земле возле козлятника. Без интереса скользнув взглядом по пришедшим, он опустил голову и не видел, как Жирный Карл, грузно спрыгнув с коня, ощупал его глазами с головы до ног, а парень, поджав губу, вдруг зыркнул на мальчишку быстро и злобно, точно ожег плетью.
Бабаня, Карл и парень вошли в хижину. Через минуту во двор выглянул старик Лар, кашлянул и, раскрыв мохнатый рот, буркнул:
– Слышь-ка… Эй! Поди сюда, – и снова скрылся. Кай вошел в хижину. Жирный Карл сидел на табурете боком к столу, положив на грязную столешницу тяжелый локоть и вытянув ноги на середину хижины. Парень, брезгливо принюхиваясь, сидел на скамье, той самой, где матушка проговорила свои последние слова. Бабаня и Лар почтительно стояли у стены, напротив хозяина «Золотой кобылы».